Ворожей Горин – Посмертный вестник. Евгений Ильичев
вытворяли, – огрызнулся я, вспоминая те записи, что давал мне почитать отец Евгений.
В целом, он говорил правду. Если верить летописям, с которых писались доклады о коренных народах Сибири, бывали среди ворожащего люда и мужики. Да только никто из них ничем особым и не выделился. Один умел, как я, с неупокоенными мертвяками контактировать, а другой воду искать под землей. Тоже мне, деятели – чревовещатель и лозоход.
–Все ограничения лишь в твоей голове. Тут, если хочешь, вопрос веры.
– С этим у меня тоже большие проблемы.
– Я не про веру в бога говорю, я про веру в себя самого! Если ты сам себя не спасешь, никто не спасет.
– А вы мне на что? Или вы сейчас не о моем физическом благополучии речь ведете? О спасении души даже не заикайтесь. Я не воинствующий атеист, но и во все эти ваши душеспасительные речи тоже не особо верю. Я читал евангелие и что-то не припомню, чтобы там о ворожеях и колдунах речь шла. Уж где, где, а там-то такое должно было быть описано. Стало быть, библия не что иное, как попытка этот мой новый мир, скрыть от посторонних глаз.
– Мы служители Священного суда Совета, Григорий, не воины! Не архангелы с огненными мечами. Пойми же! И уж точно не мне учить тебя спасать свою собственную душу. Тут, как с рождением, все сам, все сам. Никто, кроме тебя самого, за тебя пройти этот путь не сможет. Мы сами рождаемся, сами умираем.
– Так, зачем же вы вообще тогда нужны, коли сделать ничего не можете?
– Мы можем, сделать многое, – тут же поправился отец Евгений. – Но не все делать имеем право. Твоя ситуация, Григорий, уникальная, по сути. И мы все в ней оказались впервые. Общество мира Ночи не поймет столь явного вмешательства Совета в их дела. А уж поверь, о вашем с Пелагеей конфликте уже знают все в московском регионе от домовых, до ведьм. А быть может и по всей стране весточка о тебе, горемыке, разлетелась. Одно дело, когда они сами преступают черту – там мы можем и даже обязаны действовать. И совсем другое дело такие случаи, как твой. Тут ворожеи в своем праве и мы уже ничего не можем предпринять.
– Не можете, или не хотите?
– Именно, что не можем! А если предпримем, то грош нам цена, как организации, регулирующей порядок на границе Нави и Яви. Любого, кто за тебя вступится по истечении срока договора, то есть до дня летнего солнцестояния, ждет та же участь, что и тебя самого. То есть смерть. Об этом я лично позабочусь. А если мы вмешаемся после, то уже ворожеи будут вправе разделаться с нами. Им, кстати, только повод дай.
– А ты, никак, смерти боишься, отец Евгений? – Я уже отдышался и теперь сидел на сыром полу, пытаясь понять, смогу ли продолжить эту изнурительную тренировку или же на сегодня с меня хватит.
– Ты же знаешь, Григорий, мы не смерти боимся, а суда Божьего. Это, во-первых.
– А во-вторых, будет что-то про ответственность перед организацией? – Догадался я, поскольку уже слышал эту нотацию уже с десяток раз.
– Вот, видишь, ты уже и сам все понимаешь. Да, Гриша. Да, да и еще раз да! Я несу послушание на очень важном поприще.