Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти. Сантьяго Постегильо
во главе небольшой флотилии, Лабиен вновь убедился в правоте своего друга.
– Видишь, я же говорил: никто не поднял тревогу, – заметил Цезарь, выйдя к Лабиену на нос корабля.
– Хвала Геркулесу, – отозвался Лабиен.
Флот из двадцати кораблей приближался к гавани Фармакузы. Еще двадцать готовились причалить к северным берегам острова. Всего Цезарь взял с собой более тысячи вооруженных наемников. На острове же было около трехсот пиратов – заспанных, пьяных, изнуренных излишествами.
У Деметрия имелась на острове удобная вилла, но в память о былой неприкаянности он частенько ночевал в палаточном лагере на берегу. Он любил шум волн. Море давало ему все, в чем он нуждался: от рыбы до всевозможных богатств, доставляемых на кораблях, которыми управляли трусливые и наивные людишки, то и дело попадавшие к пиратам в плен.
Предводитель пиратов все еще сидел на краю ложа, египетские рабыни спали у него за спиной. Внезапно послышались первые крики вперемежку с проклятиями. Возможно, сигнал тревоги. Все еще вялый из-за похмелья, Деметрий наконец проснулся и медленно сполз с ложа. Он невольно поискал взглядом меч и кинжал, но не обнаружил ни того ни другого. Куда они подевались? Он не мог далеко их упрятать. Все еще в замешательстве, он силился вспомнить, где его носило ночью, как вдруг несколько вооруженных людей ворвались в палатку и, не успел он открыть рот, дважды ударили его по лицу перевернутой булавой. Деметрий потерял сознание и рухнул к ногам рабынь, которые тоже проснулись и невольно обнялись, опасаясь худшего. Однако их никто не трогал: в то утро охотились только на мужчин.
XXVI
Отступничество
Замена личной охраны Сертория обеспокоила его начальников. Им не нравилось видеть проконсула в окружении кельтиберских воинов, а не обычных легионеров, но ни легаты, ни трибуны ничего не сказали.
На совещаниях высших начальников Серторий, внимательно наблюдавший за приближенными, чувствовал их недовольство, но собственную безопасность ставил выше душевного спокойствия начальников. Рим назначил за его голову достаточно высокую цену, и против него могли устроить заговор. Он не считал себя незаменимым, однако понимал, что только ему под силу объединить кельтиберов и популяров для борьбы против оптиматов во главе с Метеллом и Помпеем. Если бы он, Серторий, погиб, дело популяров в Испании, а значит, и в Риме, и в других местах было бы обречено. Ни один другой римский вождь не мог успешно противостоять сенаторам-оптиматам: Марий был мертв, Цинна тоже, и даже сын Мария пал в битве. Не осталось никого. Популяры в Испании должны были выстоять и победить, чтобы их дело восторжествовало в сердце самого Рима. И если для этого следовало забыть о тонкостях обращения с римскими начальниками, Серторий был к этому готов.
Еще более щекотливым вопросом было прощение, которого Метеллу удалось добиться от сенаторов. Каждому легионеру, готовому бросить популяров и перейти к Помпею или самому Метеллу, давались прощение и свобода.