Государство и его уголовное судопроизводство. Леонид Головко
государств-членов Совета Европы, столь велика, что позволяет очень авторитетным европейским авторам заявить о «возможности сопоставления в силу подобной гармонизации между ЕСПЧ и Верховным судом США», хотя «в США действует только одно право – common law, тогда как в Европе сталкиваются common law и романо-германская система, вследствие чего гармонизация выглядит в Европе менее заметной, чем в Америке»124. Со времени написания данных строк прошло уже два десятилетия, но значение ЕСПЧ и степень его вмешательства в национальные уголовно-процессуальные системы с тех пор лишь выросли. Дошло до того, что влиятельные европейские издания стали писать о чрезмерности такого вмешательства, особенно на фоне скандала, разразившегося после публикации доклада, где показана бесспорная и прямая связь примерно четверти судей ЕСПЧ, входивших в его состав с 2009 по 2019 г., с различными структурами фонда «Открытое общество» (Фонд Сороса)125. Впрочем, справедливости ради, отметим, что отмеченные в докладе дела, в которых беспристрастность судей ЕСПЧ, их рассматривавших, вызывает откровенные сомнения, к уголовному судопроизводству отношения не имеют, затрагивая другие правовые сферы, нас здесь не интересующие.
Что касается уголовного судопроизводства, то примечательно другое: начав свою деятельность исключительно с защиты провозглашенных в Европейской конвенции 1950 г. прав человека, что предполагало внешнее контролирующее вмешательство лишь на уровне динамического обеспечения государствами-членами Совета Европы единых и при этом закрепленных в данной Конвенции уголовно-процессуальных принципов126, ЕСПЧ далее все больше и больше погружался в сугубо техническую сферу, не только развивая какие-то новые уголовно-процессуальные сущности принципиального порядка (с точки зрения прав человека), но и откровенно пытаясь сломать сущности старые, наполненные глубоким институциональным смыслом в плане построения государствами своего уголовного судопроизводства. Связь подобных подходов с правами человека очевидной не выглядит, как и позитивные последствия такого рода внешнего вмешательства в построение уголовного процесса, особенно со стороны тех, кто не слишком погружен в его сложные национальные институциональные схемы, действуя часто под влиянием сугубо идеологических или декларативных помыслов. Это, думается, и привело при оценке деятельности ЕСПЧ к смене вектора европейского доктринального дискурса: с гаранта постепенного движения к единым на европейском континенте уголовно-процессуальным принципам, закрепленным в Конвенции 1950 г., на активного участника вечных столкновений между common law и романо-германской правовой традицией, не имеющих никакого отношения к правам человека и их защите. Приведем несколько иллюстрацией вмешательства ЕСПЧ в национальное уголовно-процессуальное строительство.
Не секрет, что в России ряд уголовно-процессуальных реформ был произведен не в силу каких-либо социальных, институциональных,
См. об этих принципах, которые никто не считал полностью обеспеченными в Европе не только в момент подписания Конвенции (1950 г.), но и полвека спустя – в начале 1990-х годов, настаивая на том, что даже применительно к принципам речь идет не более чем о динамической, т. е. не жесткой, обязанности государств гарантировать их соблюдение: