Лучистая. Из жизни Звездолётика и Паровозика. Владимир Ильичев (Сквер)
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
ВОРОБЕЙ
Воробей в лазаретной клетушке,
я безумно похож на тебя.
На стене моей, видишь ли – Пушкин,
в головёнке – простор Воробья.
Я – как ты – по вселенным летаю,
в допустимых, конечно, слоях,
и простецкие гнёзда сплетаю,
не завидуя снам Соловья.
Тот актёр, спору нет, посильнее,
да и селится ближе к земле,
веря снам о своей Дульсинее,
ну, а та доверяется мне.
«Вора бей!» – все кричат в магазине,
если чью-то перловку клюю,
и поэтому в жалкой низине
устремляться я должен к Рублю.
«Вора бей!» – голосит злопыхатель,
если Пушкина видит в строке,
и врагу совершенно некстати
блеск пера в моей лапе-руке.
Я – как ты – эти самые перья
вынимаю всегда из крыла,
так велела прабабка Лукерья,
что крылатой и щедрой была.
«Вора бей!» – между тем, экс-приятель
истерит на стишок для жены —
ничего, что на прозу плевать ей,
и друг другу они не нужны.
Я – как ты – ударяюсь о стены,
но пока ещё всё-таки жив,
промышляю по разным вселенным,
от незримых до самых больших!
Иногда я подавлен и сломлен,
и спасает от кошек меня
неприятный, казалось бы, гоблин.
…Так недавно спасал тебя я.
Оклемался ты, правильно дышишь:
«чай-прощай», «жив-дыши», «чуй-прощу».
Так что – чайник поставлю и с крыши
вновь на волю тебя отпущу…
Вряд ли буду я знать, где ты, друже,
с кем ты делишь крупу или сныть,
но в строке, что вселенской не уже,
мы продолжим похожими быть.
«И белые, и бурые медведи…»
И белые, и бурые медведи
к Москве меня вели на этот раз —
под пение людей, дождя и меди,
с наказом выдать всё, на что горазд.
А я горазд упасть без вин, без водок,
и я могу быстрее трезвых встать,
не видя обтекаемых высоток,
но видя проницательную Мать.
Она меня, птенца, сюда возила,
я с ней по Красной площади гулял,
гулял и по музеям – тоже было.
Она была жива, а я был мал.
Нет Мамы рядом. Здесь бываю редко.
Случилось вот – и сразу на КП,
припомнив, где в метро какая ветка,
забыв купить веганских канапе.
На площади с утра – две китаянки,
служивые, рабочие… и я.
Гуляю. Надо двигаться к Таганке,
там снят в отеле номер на́ два дня.
В отеле так тепло, что я упал бы,
раскинул телеса по простыне
и спал бы, без одежд и мыслей спал бы,
но ждут меня в научной стороне.
На улице Вавилова – сэр Дарвин,
и Яблоков, и форум-юбилей!
Не в курсе Кен, совсем не в курсе Барби.
А я, дерёвня, знаю – от друзей.
Имею приглашение в программу
за подписью изящной: ДНК.
И снова вспоминаю, вижу Маму —
Пегас мой соскочил не с потолка.
(Вернее, вижу Бабушку и Маму)
На празднике народу много-много —
политики, учёные… и я.
Пойду читать стихи из мини-блога
о трендах невесёлых бытия.
Акустика взяла и пошутила:
не то расслышал, вышел невпопад.
Учёные, эпическая сила,
смягчите, что ли, взглядов камнепад!
Простили… Вышел вовремя, читаю,
осадком от оплошности давясь,
и в то же время – надо же – летаю…
А впрочем, не сдавался отродясь.
Остался для чего-то на фуршете,
читаю разъяснительный рассказ.
Веган – ведь это что-то типа йети.
Не выдать бы всё-всё,