Сиреневый туман. Людмила Евсюкова
меня. В пятую палату схожу, новенького там с травмами привезли. Авось, подмогну чем.
Размышления прервала постовая медсестра:
– Хмелева, к вам посетитель.
– К-к-то, – задрожал от испуга Лизин голос.
– Да не бойтесь так. Мама пришла.
– А… – успокоилась Лиза.
Мама Женя влетела в палату, как коршун, разыскивающий пищу для птенцов, и, как из рога изобилия, посыпались вопросы:
– Что он сделал? Как твое здоровье? Ребенок жив?
Медсестра еще была в палате:
– Вы что, милочка? Дочку-то еле спасли. Думали, все, конец. Ребенок умер еще до появления в больнице.
Мама заплакала:
– Бедная наша Лизонька. Прости, что отдали за изверга. Думали, раз отец хороший и отпрыск таким будет. Посчитали, Боря молодой, неопытный. А за этим будешь, как у Христа за пазухой. А вышло-то как? Борик вон сегодня тетку Матрену спас от топора Степкиного, а этот ирод не только не стал мужиком и защитником, а еще и издевается над тобой.
Хуторяне отпустили его, не стали сдавать в милицию, взяли только слово, что починит все разломанное в коровнике, когда искал тебя. А Боря еще пригрозил, если тронет еще пальцем, живьем в могилу закопает. До больницы к нему домой заскочила. Не знаю, правильно ли сделала, но сказала Степке, что больше ноги твоей в своем доме не увидит.
– Все правильно, мама. Не вернусь туда. Не хочу гробить жизнь ради подонка?! Лучше одна буду. Только, боюсь, не отстанет. Будет приходить и громить ваш с папой дом.
А у самой заволновалось сердце: испортила жизнь Боре, а он еще и заступается за нее. Вернуть бы все назад, никогда бы не послушалась родителей. На кону стояло будущее, а она всего лишь из благодарности не стала противиться.
– Слухи о случившемся долетели и до биологической матери. Приходила, предлагала помощь. Бабы говорят, исправилась, вышла замуж и живет теперь в Михайловском. Своя хата у них с мужем, большой двор. Пока Степка остынет, может, там переждешь?
– Скорее всего, так и сделаю, мамочка. Как не жалко от вас с папой уходить, а придется. Не должна портить вам жизнь вечными скандалами Степки. Он ведь, как выпьет, дурак дураком. Может, если бы любила, не было б такого?
– Ты еще и винишь себя?
– Да не виню я собственно, рассуждаю. Здесь времени много на это.
Мама обняла дочь:
– Никуда ты от нас не денешься. Каждый день приходить будем. Ты наша, Хмелева. Мы теперь на всю жизнь вместе связаны. Лишь смерть разлучит.
– Только об этом, мамочка, не говори вслух. Мысли-то материальны. Только с вами я и постигла счастье.
– Ладно, Лизонька, пойду. Отец в последнее время хворать часто стал. А услышал про твою беду, вообще слег. Напичкала его отварами, и к тебе.
Они обнялись И мать покинула палату.
Лизины мысли снова понеслись в пляс. Немало было родителям хлопот с нею: слабой и истощенной, она подхватывала то простуды,