Канцелярская крыса. Том 1. Константин Соловьев
зовут Гилберт Натаниэль Уинтерблоссом. И я не полковник, а обычный деловод. Я никогда не состоял на военной службе!
– Вы уверены в этом?
– Еще бы!
– «Лихтбрингт» не ошибается. У него есть три проверочных контура. Совершенно исключено. За восемь лет он не выдал ни единой ошибки, мистер Уизерс.
Под взглядом мистера Беллигейла, подозрительным и испытывающим, Герти вспыхнул.
– Я никакой не Уизерс! Я даже не знаю этого Уизерса!
– В самом деле?
– Ну конечно! В первый раз слышу!
– Но при этом никаких документов у вас, как я понимаю, не имеется.
– Я уже сказал вам, что их украли.
– Вот именно. Согласитесь, очень интересное обстоятельство. И очень неожиданное.
– Я могу согласиться с чем угодно, но только не с тем, что меня зовут Уизерс! – парировал Герти с нервным, царапающим горло смешком. – Уж не думаете ли вы, что я выдаю себя за другое лицо?
Мистер Беллигейл лишь взглянул на него, и Герти понял: думает. Именно так он и считает, этот зловещий человек с тихим голосом и тяжелым взглядом. Он видит Герти насквозь, со всеми его мелкими грешками, наивной ложью и напускной уверенностью. Он видит, что этот малый на самом деле сам Гай Норман Уизерс, пытающийся обмануть государственную машину из каких-то неизвестных, но, без сомнения, зловещих намерений. И он не даст себя провести.
– У вас богатая биография, мистер Уизерс. Могу ли я предположить, что это какой-то особенный ваш трюк?
– Никакой это не трюк! – Герти позволил голосу подняться на пару тонов. Но звучности не получилось, а получился надсаженный гул вроде того, что издают треснувшие медные тарелки, соприкасаясь друг с другом. – Я вовсе не Уизерс! Я Уинтерблоссом! И всегда был им, сколько себя помню. Ваша машина, должно быть, нуждается в ремонте!
– Машины не ошибаются. Им это не позволено, мистер Уизерс. Вам стоило бы это знать. При вашем-то опыте!..
– Посудите сами, зачем мне выдавать себя за кого-то другого? Какой в этом резон?
Мистер Беллигейл не смутился.
– Не знаю, каков резон. Это меня не касается. Однако должен сообщить, что самозванцы в Канцелярии не приветствуются.
Он стоял навытяжку перед Герти, черный, угловатый, тощий, бледный, равнодушно-брезгливый, холодный, выглаженный, самоуверенный, чего-то ждущий…
Во всей этой сцене было что-то надуманное, дикое, предельно-нерациональное и странное. Герти даже показалось, что он вернулся на миг в мир своих детских кошмаров. Что вокруг него классная комната, а перед ним, худой и острый, как старая цапля, стоит учитель арифметики, мистер Ластли, и учительские глаза брезгливо шарят по его беззащитной душе. «Ну что, мистер Уинтерблоссом, извольте ответить классу, когда вас спрашивают. Значит, вы не можете сказать, отчего эти дроби именуются десятичными?» Учительские глаза, эту пару черных жуков, невозможно стряхнуть с себя. Они проникают в малейшие щели и докапываются до правды, причем правда, то ли сама по себе, то ли от их прикосновения, делается отвратительной и гадкой…
Все