Вязкая тропа возмездия. Маргарита Малинина
успела заметить, что он ниже обычных шифоньеров, когда этот гардероб внезапно зашевелился и двинулся на меня.
– А! – вскрикнула я в ужасе. Что происходит?!
– Вика…
Оказалось, что шкафом был отец. Он подошел ко мне и встал на пороге, освещаемый светодиодной лампой. Не будь она такой яркой, иссиня-белой, как в операционной, я бы не поверила своим глазам. Что со мной не так? Почему я сегодня путаю людей с одеждой, насекомых с фонарями, а предметы мебели с людьми?
– Па, ты меня напугал! Я думала, ты внизу!
Я издала глупый короткий смешок, но, посмотрев в глаза отцу, тут же посерьезнела. Похоже, я рано выпустила из своей души волнение. Оно приманилось обратно.
Отец был смертельно напуган. Я впервые его таким видела.
– Что ты делаешь здесь?
– Я? – удивленно прошептала я. Почему-то громко говорить я сейчас не могла. – Я тут живу, вообще-то… – кивнула я в сторону нужной двери.
– Нет, в этой комнате!
– Ничего, я просто… – поняв, что я начала мямлить и робеть, я тут же сменила тему. Вернее оставила ее, но развернула на сто восемьдесят градусов. – А ты? Зачем ты стоял в темноте у стены?
Отец молча смотрел на меня, и его взгляд мне не понравился.
– Идем, – глухо молвил он и первым отправился к лестнице. Я последовала за ним.
Тур вскоре завершился, и мы сели за стол. Тут и дядя Вася приехал и прямо с порога стал сыпать анекдотами. Видимо, предполагал, что их можно преподнести вместо подарка, ведь приехал он с пустыми руками.
– Привет, молодежь! – по традиции, поздоровался он со мной этой забавной, с его точки зрения, фразочкой.
– Привет, дядя Вась.
Вскоре оказалось, что я поторопилась с выводами насчет подарка, потому что откуда-то из-за пазухи родственник вдруг вытащил небольшую бутылку коньяка и водрузил на стол к уже имеющимся водке и мартини. Народ жадно набросился на что-то новое, не боясь смешивать.
Я сидела, сколько могла, почти ничего не ела и отвечала немногословно, когда Индюк или Вобла ко мне обращались. Когда выяснилось, что и Липатовы, и дядя Вася намерены остаться на ночь, я поняла, что сидеть с ними до того момента, когда они решат идти спать, мне невмоготу, и поднялась.
– Извините, я пойду спать.
– Уже? – удивился Липатов. – Даже полуночи нет еще.
– Ей заниматься надо, – заступилась за меня мама. А может, поняла, что оставь они меня за столом насильно, конфликт неизбежен.
– Она у вас совсем не пьет? – будучи уже сильно подшофе, прогундосила Вобла по имени Любовь. Да, голос у нее оказался до жути неприятным, но удивительно подходил замороженному лицу. – Несовершеннолетняя?
– Ей двадцать, – сообщил папа.
– Моральные принципы не позволяют, – ответила я за себя.
– А что тут такого?! – стал возмущаться Липатов, ведь выходило, что я их всех оскорбляю.
Мама неловко и немного нервно захихикала, пытаясь все перевести в