Клаустрофобия души. Gun Gun
в руки общую тетрадь в коленкоровой обложке темно-вишневого цвета, которая все это время неприметно лежала на краю стола и протянул ее Володе.
–– Там мы не нашли ничего интересного для нас. Видимо, это его дневник. Он был вашим другом? Я сожалею.
–– А тело? Где его похоронят? – спросил Володя.
–– Наш департамент должен связаться с консульским отделом вашей страны. Это целая процедура. Не думаю, что все быстро решится.
–– Я могу идти? – неуверенно спросил Володя.
–– Да, конечно, – бодро ответил офицер.
Володя встал и подошел к двери, но та не открывалась. Он нерешительно подергал ее за ручку и в растерянности обернулся. Офицер с кривой ухмылкой уже направлялся к нему.
–– К вам легче войти, чем выйти, – Володя попытался обернуть все в шутку.
–– Вы верно подметили. Это тоже можете взять, – офицер протянул ему мобильный телефон Фёдора.
Даже если ты ни в чем не виновен, но после общения с представителями закона всегда почему-то хочется побыстрее унести ноги, поэтому Володя чуть ли не сорвался с места, как только оказался на улице, однако краем глаза заметил фигуру, застывшую на входе в участок. Ну, да! Это был Мэйс. Прикуривая, он не сводил с него глаз, а потом поднял руку, мол, я тебя вижу, стервец, и знаю, что ты хочешь побыстрее убраться отсюда. Володя вяло махнул рукой в ответ, при этом улыбнулся совершенно по-идиотски, как ему показалось.
По дороге домой он почему-то вспомнил не последнюю встречу с Фёдором, а ту, много лет назад, в городе, тоже случайную. На четвертом курсе того исключили из консерватории за фарцовку и забрили в армию. В то время этим криминальным бизнесом потихоньку промышляли многие студенты. Фёдору не повезло. Его тогда поразил загнанный вид Фёдора. Было непривычно видеть его стриженным, сутулым, поглядывающим с тоской, на, казалось бы, чуждый ему мир, будто он не мог найти, куда спрятать свое тело, одетое в мешковатую солдатскую форму. Их разговор не клеился, и как ему теперь казалось, был простым обменом междометий.
Володя никогда не вел дневников. Считал это бесполезным занятием, свойственным сентиментальным натурам. Он был слишком занят жизнью. Может, в дневнике Фёдора есть строки и о нём, об их последней встрече в Минске? Володя попытался вспомнить, о чем они тогда, два года назад говорили. В любом случае Фёдор знал его только с одной стороны. Сколько раз Володя ловил себя на том, что скольких людей он встречал, столько мнений бы о себе и услышал. В одном коллективе он был строг и независим, уверен в себе, в другом – косил под дурака, фонтанировал перлами, был своим парнем, в третьем – был неуверенным в себе, каким-то пришибленным. В четвертом – любвеобильным ловеласом и чуть ли не пьяницей. А где же был он настоящий? "По сути, мы и себя не знаем", – подумал он. Есть темы, которые прячем и никогда не расскажем даже самым близким хотя бы из-за страха, что нас поймут не так, как мы того хотим, даже если их мнение будет справедливым, потому что за этой правдой скрывается еще тысячи правд.
Вернувшись домой, он развалился на диване, положив на журнальный столик перед собой дневник и мобильный телефон