Враг един. Книга третья. Слепое дитя. Свенья Ларк
словно невесомую игрушку, переворачивая лицом вверх.
Голова Флинна рывком откинулась назад, и сквозь огненные круги перед глазами музыкант разглядел, как крошечный с этого расстояния рыжеволосый мужчина на самой кромке обрыва вновь крест-накрест сводит перед грудью сжатые кулаки.
Флинн поспешно сделал надрывный, конвульсивный вдох, а фигурку над ним окутало слепящим розоватым светом, и музыканта, мокрого до нитки, кувырком швырнуло в далёкое предзакатное небо, словно выпущенный из рогатки камень. Алые нити рывком подтянулись, упруго подбрасывая его вверх сразу метров на пятьсот – и тут же вновь исчезли.
«Вот ведь паршивцы, адова сатана…»
Кипучая волна адреналина, прокатившаяся от горла куда-то к солнечному сплетению, была на этот раз уже не такой внезапной и оттого как будто бы управляемой, как это обычно бывало при прыжках с тарзанки. То есть нет, до тарзанки подобным аттракционам было, конечно, крайне далеко… но всё-таки это всё равно было уже скорее в кайф, чем страшно.
Свободное падение, бьющий в лицо встречный ветер, шум в ушах…
Музыкант машинально широко раскинул в стороны руки и ноги, расправляя плечи и запрокидывая голову, и почувствовал, как его опять разворачивает грудью к земле. Где-то над головой оглушительно закаркали вороны; перед глазами на миг снова мелькнула меловая стена с вкраплениями чёрного кремня, вертикально обрывающаяся в пенисто-мутные волны.
«Смотреть нужно на горизонт, – вспомнил Флинн. – Не вниз смотреть, а на горизонт, дуралей…»
Мужчина на полсекунды зажмурил глаза (как ни странно, те даже не думали слезиться, как будто на нём сейчас были надеты невидимые парашютные очки), а потом снова заставил себя взглянуть туда, где топкую морскую синь рассекала пепельно-стальная пластина вечереющего поднебесья…
…и вдруг, каким-то образом необыкновенно ясно поняв, что именно он должен сделать, – скрестил перед собой и сразу же вновь резко развёл в стороны окутавшиеся мутной дымкой ладони.
Падение внезапно ощутилось заторможенно-плавным, словно над головой Флинна раскрылся невидимый парашют. Он потянулся к небу, чувствуя, как меняется зрение и как по позвоночнику пробегает многократная горячая дрожь, и как воздух вокруг него разом тоже делается необыкновенно, противоестественно горячим, как в жарко натопленной сауне…
Страшное чудовище, похожее одновременно на исполинского кабана и на пса с гладкой лоснящейся шкурой и четырьмя пылающими глазами, плавно взмыло ввысь, будто оседлав восходящую воздушную волну. Ветер загудел в ушах Флинна бесконечной гитарной струной – и мгновением позже тот услышал, как какая-то странная, волнующая музыка заструилась в воздухе, вплетаясь в гул этого ветра.
Это было как откровение. Это было так, как будто бы весь мир вокруг Флинна вдруг ЗАЗВУЧАЛ – и звуки его были чарующи и пронзительны, и от них сжималось сердце, и от них перехватывало горло, и от них всё тело наполнялось незнакомой, потусторонней, пугающей силой, и хотелось