Маленькое ВСЁ. Олег Сергеевич Селезнёв
нашей сущностью.
Напиши мне песню про единение, про то мгновение, когда точно знаешь, что ты – и трава, и птица, и дерево, и лесоруб, и животное, и охотник.
И печаль, которая пропадёт, когда придёт солнце.
02.08.2020
Зачем ты лезешь на дерево? Зачем всё выше и выше?
Круглые, блестящие, постоянно разные или чудесно одинаковые… На автостанции или около дома… У тебя в какой-то момент их становится больше, и ты горд, хвастаешься передо мной… А потом идёшь прятать, чтобы я случайно не обнаружил и не взял себе. Но я видел, я следил, куда ты идёшь, и потом взял весь пакет себе, а тебе не сказал… У меня их стало очень много, но… кому теперь показывать их и перед кем хвастаться? Сейчас я вижу, как ты лежишь в этом своём последнем ящике… И больше нет деревьев, гаражей, пожарных вышек… Только ты, земля, снег, птицы, память.
Ты слышишь мой голос, мне одному принадлежащие интонации, изломы… Я радуюсь, что ты откровенен со мной, когда показываешь фотоальбом со старыми фотокарточками. «Это моя мама», – говоришь мне, но я слышу печаль и вижу в твоих глазах просьбу… Просьбу соприкоснуться с твоей печалью и понять тебя… Я понял, что после этого мы стали лучшими, близкими друзьями… Даже если потом твои кости прибавили пару десятков сантиметров, твои волосы потеряли блеск, ясность и запах, а ты запутался в этом калейдоскопе непонятных картинок и отказался слышать мир, который хочет быть тобой. В твоих глазах уже не было тех песен, фонтанирующих изнутри, с самого дна твоей чудесной безнаказанности. Но иногда и у меня получалось запеть в один голос с тобой – и тогда ты знал, что мы – одно, мы – навсегда. Сейчас я ещё здесь! Я иду по серой, пыльной дороге, солнце падает на черную, необъяснимо ночную траву. И я слышу, как она шепчет: «СЧАСТЬЕ ЗДЕСЬ, пошли в путешествие». Что для этого надо? – кричу безмолвно… – Просто остановись…
Твои глаза закрыты, руки упокоились на груди, ноги больше не будут менять цвет и обувь. Земля – твоё одеяние… Всё возвратилось обратно… Кроме песни, безмолвно источаемой тобой… До перегруза, до зашкаливания… Но я здесь, и очень толстое стекло между нами… А она всё красивее и невыносимо громче, а я всё дальше и глубже. Я – точка. И нет микроскопов и подзорных труб: есть только ящик, ты и я… и бестолковая, глупая крышка, до одури, до смерти влюбленная в разлуку.
БЫЛО СНАЧАЛА ЛИЦО
Было сначала лицо.
Оно было прекрасным, недосягаемым.
Печали почти не касались его.
Ветры старательно сдували молодые морщины, а мамы вовремя звали домой.
И не успевало лицо упасть в грязь.
Зато успевало за один-единственный бесконечный летний день
спеть все песни мира:
каждой клеточкой своего небесного состава,
каждым сверкающим отражением,
оттуда-сюда пойманным в ловушку взрослеющих глаз.
Но лицо ещё не согрешило!
Не коснулось оно гибельного сквозняка,
ворующего живые молитвы из окон-пор
вседоверчивого лица.
Сквозняк кружил где-то там, далеко-далеко,
словно