Vows of the Forgotten Souls. Naive Fawn
Подол платья изрядно запачкан пылью. Неудивительно, что отец так придирчиво рассматривал меня. Хотя конюшня стала для меня неплохим оправданием, идеально подходит.
Спустя час я перекусила овощами, распустила волосы и причесалась, но переодеваться не стала. Если уж быть дьяволом, то не стоит этого стесняться.
Поспешно выхожу из комнаты и иду в сторону заднего двора. Осталось разобраться с рабом и не сегодня с делами будет почти покончено. На обратном пути подберу сумку.
Зимний вечер дышал морозом, а холодный ветер пробирался даже под плотное пальто, но я шла уверенно, не обращая внимания на лёд, трескающийся под каблуками. Поместье утопало в сумерках, и редкие отблески света не могли смягчить серую жесткость окружения. Впереди – задний двор, где среди бараков и сараев коротают своё жалкое существование рабы и слуги.
Воздух становился всё тяжелее от запаха сырого дерева, дыма и застывшей грязи. Бараки – низкие и тёмные, покрытые инеем, – выглядели как декорации к какому-то трагичному спектаклю. Здесь всё кричало о нищете и беспросветности, но я видела только цель.
Я остановилась у одного из строений. Внутри, за тонкими стенами, было движение, слышался шёпот. Моё лицо оставалось непроницаемым, а шаги твёрдыми. Этот раб должен заплатить за своё неосторожное действие. Жалость? Она не для меня.
– Халки! – кричу во всё горло, позволяя звуку разлететься в холодном зимнем воздухе.
Начинаю считать про себя: один, два, три…
– Госпожа! – раздаётся из-за одной из покосившихся построек, и вскоре появляется запыхавшийся Халки. Его фигура быстро приближается, а голос звучит с излишним почтением.
– Мы вас ждали! – произносит он, склонившись в низком поклоне.
Семь секунд. Даже моя собака в детстве никогда не прибегала так быстро.
– Ещё бы. Всё готово? – холодно спрашиваю я, не удостаивая его даже взгляда.
– Конечно, Госпожа. Мой помощник займётся физической стороной вопроса. Вам нужно лишь указать как и сколько, – начинает он тараторить, но я нетерпеливо перебиваю:
– Хватит. Думаешь, я лишена разума? – мои слова звучат с нажимом, и я не даю ему вымолвить ни слова оправдания. – Где он?
– Там, где вы велели, в яме, – отвечает он с тем самым тоном, будто и впрямь считает меня глупой.
Его голос и жалкий вид только усиливают раздражение. Но сегодня не он причина, по которой я пришла сюда.
– Веди, – говорю я холодно, позволяя себе быть ведомой по тошнотворному двору. Мы шагаем вдоль серых зданий, поворачиваем за одно из них. Здесь, в узком проулке, скрывается небольшой холм, а сбоку зияет чёрная дыра, напоминающая логово дикого зверя. Вход в неё перекрывает тяжёлая железная решётка.
Темнеет быстро, и на улице, в сгущающихся сумерках, лишь свет факелов, держащихся громилами позади, едва освещает ту страшную картину, что предстает перед нами. В яме, среди темноты, на нас таращатся те самые, большие, ясные голубые глаза раба. Он стал ещё более иссохшим за эти сутки: его скулы впали, губы побелели, а глаза, казалось,