Белый город. Территория тьмы. Дмитрий Вартанов
ужин при свечах. Был Шопен, обожаемый Анной. Было мало слов, Анна умела молчать и слушать тишину. Были каштановые волосы, губы, глаза и руки женщины. Были её нежность и страсть. И только после всего этого к Диману нагло и уверенно вваливался стыд. Стыд перед ней, стыд перед самим собой, и прогнать этот стыд было никак не возможно. Такую женщину нельзя было не любить, с такой женщиной нельзя было просто танцевать, пусть даже под Шопена, просто спать. Однако он не любил её, впрочем, как и всех других, встречавшихся на его пути, пространствах и территориях, на которые он вторгался. Такой образ бытия всё более становился для него удручающим и, пожалуй, неприемлемым и ненавистным. И чем дальше, тем больше. Отсюда рождались и стишки про самого себя. Куда ж без них? «Шедевры» так и пёрли:
– Я – комиссар отряда,
Женщин, раздетых для битвы.
Дерзкого, пошлого взгляда
Не осветят молитвы…
Анна знала, что была одной из нелюбимых среди таких же нелюбимых «женщин, раздетых для битвы». Знала, знала и всегда ждала его…
– Я звонила тебе, но ты не отвечаешь… я соскучилась… хочу тебя видеть… прямо сейчас… жду… приходи… больше ничего говорить не буду… жду тебя…
– Аня, подожди, – Дима был скверненько суетлив, но успел, Анна не отключилась.
– Прости, я не приду…
– Почему?
Это «почему» прозвучало для него громко, и потому наступившее молчание показалось до жути тихим и тягостным. Вся лексика русского языка бесцеремонно покинула его, оставив лишь короткую фразу: «Ты полный идиот, тупица». Это ничего не объясняло и не решало. Но женщина, как всегда, была тоньше и умнее любого «димана», «санька», другого брутального «пассажира», «звездолётчика», оборвав «тупизну» такой необходимой подсказкой:
– Ты уезжаешь, Дима?
– Да, – языковое богатство великого и могучего русского языка было ещё в не зоны досягаемости.
– Далеко?
– Да.
– Надолго?
– Навсегда, – ему стало легче, словно он подписал себе приговор, не подлежащий обжалованию, но освободивший его от своего «чёрного Я». Пришла очередная пауза и сказала: «привет». Он не ответил, пауза ушла. Вернулся голос Анны:
– Мне с тобой было хорошо, интересно и удивительно. Можешь ничего не говорить. Я не скоро забуду тебя, но забуду… Прощай…
– Прощай, – сказала пауза.
– Прощай, – повторила мобила.
– Прощай, – с готовностью поддакнула тишина.
– Счастливчик, ну хоть ты молчи и не говори «прощай».
Но белый здоровенный котяра и не собирался прощаться: найди потом такого другого дурака, готового таскать с собой почти десять килограммов «счастья», да ещё кормить индюшатиной и терпеть пуканье от оливье с горошком.
– Ладно, я спать. Белый, ты со мной в спальню? – белый проигнорировал вопрос, раскинувшись вольготно на диване.
– Что ж, одному будет не так тесно.
И пришёл сон.
Он стоял посреди пустынной улицы в совершенно незнакомом