Разговор о трауре. Ольга Мартынова
впрочем, вряд ли, разве,
Сугубо и к тому же…
<…>
Косит он сонным глазом,
Чтоб море обмануть:
Год дэм!.. В какой-то мере
И строго говоря…
Через вай-фай – в Ничто. Разделить какую-то радость с кем-то, для кого эта радость не может больше иметь значение. В Неаполе это ощущается менее абсурдным, чем в других местах. Неаполь хорошо относится к мертвым и к пребывающим в трауре. Он не противопоставляет свою чувственную избыточность смерти. Палатки, торгующие кексами Babà, рождественские вертепы, приспособления для дозировки спагетти (узкие досочки с тремя отверстиями разного диаметра); внутренние дворы с фонтанами и цветущими лимонными деревьями; люди, которые пьют на ходу кофе или высовываются с мобильными телефонами из своих окон, потому что стены из пористого неаполитанского туфа препятствуют слышимости; и, конечно, мотороллеры – все это брызжет жизненной энергией и вместе с тем граничит с миром мертвых, который здесь не вытесняется из сознания.
Сходство, если не прямо-таки родство, Петербурга и Неаполя не самоочевидно. Эти два города кажутся противоположностями. Неаполь – по-южному открыт и проницаем для взгляда. Не один только Вальтер Беньямин сравнивает его с африканской деревней, где внутреннее и внешнее бесшовно переходят друг в друга. Петербург же, наоборот, по-северному «застегнут на все пуговицы». Все то, что Неаполь, со своей театральной натурой, выставляет на всеобщее обозрение, – об этом в Петербурге остается только догадываться. Однако Петербург не менее театрален, только его театральность находит выражение в холодных классицистских и тщеславных барочных фасадах, за которыми спрятан его гротескный мир. Это спрятанное, эти проломы в потусторонность навели философа Владимира Топорова на гениальную мысль о «петербургском тексте»: как если бы тамошние поэты и писатели работали над одним общим гротескным художественным произведением. Верный спутник «петербургского текста» – смерть.
Как если бы я не впервые встретилась с Неаполем, а вспоминала о нем.
Неаполитанский культ мертвых Католическая церковь в конце 1960-х годов запретила. Сомнительно, чтобы такие запреты соблюдались. Здесь у меня не создалось впечатление, что это так.
Церковь Санта-Мария делле Аниме дель Пургаторио, согласно путеводителю, – главный храм культа мертвых (позже я узнáю, что такие места разбросаны по всему городу). Здесь: световые блики на бронзовых черепах по обеим сторонам наружной лестницы и барочный блеск внутри помещения. Чтобы спуститься в Нижнюю церковь, нужно заплатить за вход: как если бы это был музей уже не существующего культа. Внизу – никакой роскоши, голые каменные стены и уже не бронзовые, а настоящие черепа и кости, распределенные по маленьким нишам, украшенным цветами, лентами, кружевами, брошами, четками, фотографиями. За тобой наблюдают. Не мертвые (или они делают это тактично), а те женщины, которые наверху продают билеты; все нижнее помещение оборудовано камерами наблюдения, даже находящаяся в глубине крипта, и стоит только кому-то вытащить мобильный телефон, чтобы что-то сфотографировать,