Дорогой пилигрима. Вячеслав Гришанов
даже по прошествии стольких лет. Иногда при встрече с тем или иным специалистом Кузнецов добродушно улыбался – это означало, что он прекрасно помнит всё об этом человеке, и вопрос худо-бедно решался тут же.
Наград Кузнецов не имел. Нельзя сказать, что он не стремился к этому, но угождать не любил… не имел такой привычки.
А вот деревенские мальчишки его побаивались. А причиной служило то, что учитель запрещал им играть в войну и курить. И хотя воевать Кузнецову не пришлось, войну он презирал всем своим существом. Если где‐то кто‐то говорил слово «война», он тут же менялся в лице и готов был кинуться на этого человека, как на врага. А уж если видел, что мальчишки бегают с автоматами, то это вызывало у него ярый гнев, сравнимый разве что с красной тряпкой, которой дразнят быка.
Бегая за мальчишками и догоняя их, он отбирал у них всё имеющееся оружие: деревянные автоматы, пистолеты, ножи, рогатки. Всё то, что мальчишки усидчиво и терпеливо делали не один день. Без нотации, конечно, не обходилось: «Ишь мне, вояки нашлись! Если бы вы знали, что такое война, так не бегали бы с оружием, пусть даже и ненастоящим. Одно только это слово должно навевать на вас ужас, а вы стреляете в друг друга. Кем вы станете после этого. Убийцами, что ли!? Идите лучше домой, уроки делайте или родителям помогайте по хозяйству». Прочитав нотацию, он отпускал перепуганных мальчишек.
На следующий день перед началом занятий он выстраивал весь класс в школьном коридоре, выносил из учительской «конфискат» и заставлял мальчишек его ломать. Напуганные ещё со вчерашнего дня, мальчишки молча ломали свои автоматы и пистолеты.
Затем на уроке учитель открывал журнал и, выдержав паузу, протяжно говорил:
«По-смо-три-м, как тут по-дго‐то-ви-лись наши во‐яки», – и терпеливо выдерживал паузу, скользя с карандашом в руке по школьному журналу в поисках знакомой ему фамилии. Страшнее этого тона для мальчишек ничего не существовало… У них дрожали не только руки, но и ноги. Им хотелось раствориться за партой, только чтобы учитель не видел их.
После того как его рука замирала в журнале на чьей‐то фамилии, опять слышался чуть слышный голос: «С ору-жи-ем бе-гать вы ма-ста-ки, а вот по-смот-рим, как вы по рус-ско-му вы-у-чи-ли пра-ви-ла». От такой психологической атаки мальчишки не только бледнели и краснели, но и испытывали страх. Но это был не тот страх, который можно было отнести к невротическим проблемам. Это был тот страх, который был связан с получением плохой оценки. При такой словесной «экзекуции» многие мальчишки делали для себя выводы и учили уроки. Но это не мешало им вновь выпиливать из досок пистолеты и автоматы… проходила неделя другая и всё начиналось сначала. Так было много лет.
Правда, в последние годы Алексей Степанович стал относиться к этому более спокойно. Что повлияло на него, сказать трудно, во всяком случае, за теми, кто играл в войну он больше не бегал. А вот с куревом бороться продолжал всеми силами. Используя при этом свою жёсткую методику. А заключалась она в том, что, поймав в туалете ученика с куревом, он тут же приглашал