Однажды в замке. Элоиза Джеймс
как вошел в бальный зал. Теперь его сердце принадлежит тебе.
Лила помедлила, почти наверняка для того, чтобы выдуть в окно кольцо дыма.
– Это довольно романтично, не думаешь?
– Герцог действительно признался в своих чувствах? Потому что мне он влюбленным не показался, хотя перед глазами все так плыло, что трудно сказать наверняка.
– У него на лице все было написано.
– Хорошо бы это оказалось правдой, поскольку во время танцев мы и словом не перемолвились.
Эди заерзала, пытаясь охладить горящую щеку об очередной участок подушки.
– Не размахивая сигарой! Дым идет в комнату.
– Прости.
Последовала секунда молчания, пока Эди размышляла, что хуже: умереть от инфлюэнцы или выйти за человека, чье лицо она не успела ясно разглядеть.
– Как он выглядит? – спросила Эди. – И позвони, чтобы пришла Мэри. Голова просто разрывается от боли.
– Я сделаю тебе холодный компресс.
– Нет, не смей отходить от окна, пока не докурила эту мерзкую штуку.
– В таком случае как, спрашивается, я должна позвать Мэри?
Даже лежа лицом вниз, Эди могла сказать, что Лила остается на подоконнике.
– У тебя нет настоящих материнских инстинктов, – пожаловалась она.
– Совершенно верно, – сухо заключила Лила. – Что к лучшему, учитывая обстоятельства.
После смерти матери Эди лорд Гилкрист много лет не женился, пока в тридцать шесть не потерял голову и не влюбился в Лилу. Эди не слишком жаловала мачеху, так и излучавшую чувственность, что и не нравилось тринадцатилетней девочке. Ей был отвратителен тот факт, что отец женился на двадцатилетней девице, чьи алые губы и точеная фигура казались Эди вызывающими.
Но года два спустя она однажды наткнулась на плачущую Лилу и узнала, как мучительно сознание того, что она не способна дать мужу наследника. За последующие годы они стали настоящими подругами. Увы, детей у Лилы так и не было, и позже она стала курить и вести себя несколько развязно.
– Мне не стоило этого говорить. Прости, – сказала Эди.
– Все в порядке. Возможно, из меня в любом случае вышла бы кошмарная мать.
– Вовсе нет. Ты милая и веселая, и если выбросишь сигару и сделаешь мне холодный компресс, я буду любить тебя вечно.
Лила вздохнула.
– Ты ее потушила?
– Да.
Минуту спустя она коснулась плеча Эди:
– Тебе придется повернуться на спину, чтобы я могла положить компресс.
Эди немедленно послушалась.
– Вчера вечером ты тоже восхитительно выглядела, Лила.
Прищурившись, она оглядела мачеху. Та вечно ограничивала себя в еде, но Эди считала, что ее фигура и так прекрасна.
– Спасибо, дорогая, – улыбнулась Лила. – Хочешь, я позвоню Мэри. Пусть поможет тебе переодеться и лечь под одеяло.
– Нет. Я слишком устала.
Лила есть Лила – и отсутствие материнского инстинкта сказывалось: она не стала настаивать, а просто положила влажную тряпку на лоб Эди