Пути России. Новый старый порядок – вечное возвращение? Сборник статей. Том XХI. Сборник статей
вопрос, который возникает при рассмотрении конкретных практик заимствования, касается их перспективы: в каком социальном контексте различия между соседствующими культурами становятся предпосылкой функционального симбиоза, т. е. обмена ресурсами или диспозитивами, взаимной экспертизы, в конечном итоге – интерференции, а не конфликта или, тем более, антагонизма? Такие вопросы еще можно игнорировать при условии, что инициатором заимствований являются «первые лица» государства, т. е. в контексте так называемой «модернизации сверху», когда удавшиеся инновации являются результатом централизованного политического насилия, дополненного «стокгольмским синдромом». В тех случаях, однако, когда перемены в сценариях повседневного действия осуществляются, так сказать, «в инициативном порядке», толерантность к чужой культуре или ее превращение в источник ресурсов, обеспечивающих конкурентное преимущество, становится парадоксом[23], исключающим разрешение в терминах личной заинтересованности и подбора кадров.
На практике этот парадокс разрешается прежде всего благодаря дифференциации сообщества на хорошо структурированный «центр» социального пространства, в границах которого безличные институциональные хабитусы сохраняют универсальную валидность, и диффузную «периферию», где основными регулятивами поведения являются межличностные «повязки», сугубо личные побуждения или даже конкретные интерактивные ситуации. Например, система жанров научной литературы предполагает иерархию требований к содержанию публикуемых материалов, которая хорошо согласуется с этой общей схемой: рассуждение, заведомо допустимое в приватной устной дискуссии между коллегами[24], вполне может оказаться неприемлемым в статье для респектабельного специального издания, конституирующего «центр» дисциплины, и сомнительным, но терпимым в докладе на конференции или в краткой заметке. Такую же иерархию ожиданий предполагает и система академических статусов: более высокие «страты» исследователей или преподавателей обычно демонстрируют заметно более ограниченный диапазон вариаций в образцах поведения, понятиях и ценностях[25], что вполне согласуется с их позицией в «центре» актуальной социальной топографии дисциплины[26], а также уровнем их продуктивности или, наконец, показателями их доступа к информационным каналам и ресурсам. Конфликт между «архаистами» и «новаторами»[27] достаточно быстро вытесняется из «центра» сообщества, где он невозможен в принципе, на его «периферию», где он порождает различные «теневые» практики, двусмысленные, но привычные условности или, наконец, маргинальные социальные идентичности и амплуа.
Любая удавшаяся инновация представляет собой иерархию действий, предпринятых в разных перформативных контекстах и на разных условиях. Один из уровней этой иерархии задает сугубо континджентные практики дискуссий
У меня, разумеется, нет оснований сомневаться в результатах исследований, свидетельствующих о тесной связи перемен в образцах поведения, понятиях и ценностях какого-либо сообщества с миграциями, конкуренцией или другими экзогенными факторами, однако такого рода факторы только запускают или опосредствуют какие-то эндогенные социальные процессы, которые уже обеспечивают распознание необходимых заимствований, их рационализацию и легитимацию, а также сопряженную с этим трансформацию институтов и хабитусов. См.:
См.:
Даже в тех случаях, когда инициатива заимствований или эндогенных нововведений исходит от представителей «научной элиты», ее очень часто делегируют на «периферию» коллегам с более низким статусом или даже аспирантам и студентам. Обычно такие поступки объясняют сугубо личными мотивами, однако более реалистично рассматривать их как следствие различий в ожиданиях, связанных с разными статусами и позициями в сети межличностных «повязок», тем более что аналогичная практика замечена не только в научном сообществе.
См.: