.
который должен воспитать в себе силу, бесстрашие, выносливость. Не столько физически, сколько морально. Мы должны быть собранными и сконцентрированными. – Он склонился над моим плечом. Его уверенная рука взяла карандаш и без линейки начертила идеальный куб. – Ты мой сын. И я хочу вырастить из тебя мужчину, которым мы с мамой будем гордиться. Которым будет восхищаться твоя будущая жена, а затем и дети. Запомни, мужчине стыдно быть слабым, это не значит, что ты не можешь испытывать усталость, грусть, обиду и все остальные недуги, это значит, что их нельзя показывать. Твоя семья всегда должна быть уверена в тебе.
Я кивнул, ерзая на месте. Мне до безумия хотелось встать с этого стула. Все мои конечности хотели прийти в движение. Казалось, что даже моя попа уже затекла.
Мама часто шутила, что у меня шило в заднице. Вероятно, это правда.
– Пойдем. Прогуляемся до магазина, а на обратном пути побежим наперегонки. Но потом ты закончишь свою работу, договорились? – подмигнул папа, когда я уже подскочил со своего места.
Я перекатываюсь на другую сторону кровати. Она холодная и остужает мою разгоряченную кожу. Дыхание становится прерывистым, как и всегда, когда во сне меня посещает отец. Глаза не хотят открываться. Сон не желает уходить, снова и снова затягивая в свою кинопленку, состоящую из вспышек воспоминаний.
– Натаниэль, прекрати истерику.
Я не мог, просто не мог замолчать. Папа смотрел на меня, как на дикое животное. Наверное, им я и являлся, когда катался по полу в слезах, бился головой об плитку, выгибаясь в пояснице так сильно, что сводило мышцы. Мне просто хотелось кричать, чтобы выплеснуть все эмоции, которые постоянно пульсировали у меня под кожей.
– Детка, тебе уже семь лет, нельзя так себя вести. – Мама обошла папу и присела рядом со мной. Она осторожно протянула руку, словно боялась, что я на нее наброшусь. И мне действительно этого хотелось. Я хотел укусить ее, но не понимал почему. – Мы любим тебя. Вставай скорее, нам пора в школу, а ты даже не позавтракал.
Я вспомнил почему начал кататься по полу. Меня раздражала овсянка. Она была склизкой, неприятной и вызывала рвоту. Так же, как и сырое мясо, на которое я боялся даже смотреть, не говоря о том, чтобы прикоснуться.
– Натаниэль, сынок, пожалуйста, мы опаздываем. – Папа присел рядом с мамой, смотря на меня с мольбой. – Возьми себя в руки, ты мужчина.
Я снова предпринимаю попытку прорваться сквозь красочные и реалистичные сновидения. Ничего не выходит. У меня никогда не получается прогнать отца с первого раза. Он возвращается и возвращается, будто хочет мне что-то сказать. Как жаль, что слова отца – последнее, что я хочу услышать или увидеть, ведь его поступок меня оглушил и ослепил.
Я зажал уши, потому что в них до сих пор стоял гул. Кровь. Кровь. Кровь. Ненавижу кровь. Но ее так много. На моих руках. На столе. Я в панике провел по лицу, поздно осознавая, что теперь и на нем тоже останется кровь. Металлический запах пробрался в дыхательные пути. Меня вырвало.