Билет на ночной рейс. Варис Муса оглу Елчиев
в голове, то давала о себе знать слабыми отголосками. Главное же было в самом присутствии этой мысли, которая проходила красной нитью через его жизнь. Но в эту ночь он будто упал в ужасную бездну.
Чувствовал удушье. Трудно было дышать, не хватало воздуха. Встал, открыл окно. В комнату ворвался прохладный ветер. Он с жадностью дышал свежим воздухом.
Взял телефон с подоконника. Был второй час, значит, в Азербайджане – уже третий. Хотел позвонить Зарнишан, но, учитывая время, понял, что, скорее всего, она уже спит. А если даже и не спит, ответила бы она ему? Ни в коем случае не ответила бы. Своим сообщением она поставила точку. После длинного сообщения написала ещё одно, короткое, и сожгла все мосты. «Знаю, у тебя кто-то появился, а то ты так не поступил бы».
Не могли ей донести. Кому было бы интересно рассказать ей про его шуры-муры с Любой. Наверное, просто почувствовала. У женщин интуиция сильная. Если она догадывается, значит, всё. Никакими мольбами не вернуть её обратно. Надо было послать деньги, доказать, что он думает о семье, принадлежит только им. Только деньги могли восстановить обрушенные им же моральные мосты.
«Я завяла, подобно цветку…»
В самом деле он стал причиной того, что манящий ароматом и красотой цветок завял. Мужики – убийцы женщин!
Нервно бросил телефон на комод.
Ощупал стену и включил свет. От ярко вспыхнувшей лампочки прищурил глаза, долго протирал их, пока не привык. Прошёл на кухню, тоже включил свет. Открыл холодильник. На глаза попалась бутылка водки, из которой выпита была всего одна рюмка. Может, позвать Субхана и пить до полного опьянения? Может, выпив эту бутылку, взять вторую, третью и так до утра пить и забыть все невзгоды?
Быстро пришёл в себя, поняв, насколько глупа эта идея. Позвать Субхана, который живёт на шоссе Энтузиастов, в Перхушково пить водку? Жди, прибежит!
Глотнул прямо из горлышка. Горьковато. Поперхнулся на середине, потом затошнило. Открыл кран, глотнул воды.
Из-за голода водка подействовала сразу. В глазах потемнело, голова стала тяжёлой. Вещи на кухне стали двоиться.
Никогда так не пил. Он был не в себе, как будто его подменили. Язык онемел, слова тяжело давались, с трудом выговорил заплетающимся языком:
– Не отвечаете на мои звонки? Считаете меня врагом? Ничего, вы ещё пожалеете!
Он имел в виду не только Зарнишан, а всех – мать, отца, сестру, друзей, всех, с кем испортились отношения. Сперва не догадывался, каким образом заставит их пожалеть, потом с растущим упорством, угрожая, называл имена:
– Ладно, Зарнишан! Ладно, отец! Ладно, мать! Ладно, Сельма! Ладно, Шакир! Я заставлю вас пожалеть, вот увидите!
Потом стал метаться по комнате как угорелый. Кричал, плакал. Бил кулаками о стенку.
– Да, у меня нет денег, да, я бедный. Я признаюсь. И смелости у меня тоже нет, трус я. Значит, я должен умереть? Значит, мне нельзя жить на белом свете?! Ну почему?! Почему?!
Внезапная мысль показалась страшной: самоубийство. Перерезать вены. Почувствовал мурашки по телу.
Вернулся на кухню, выпил до