Рокировка. Борис Орлов
берегу Волги в старинной усадьбе, не сохранившей имён владельцев, а лишь затейливую монограмму на воротах. Зато сохранился большой парк с пересохшими ныне фонтанами, и пруд глубиной всего в метр.
Революция и гражданская война почти обошли стороной дворянское гнездо, и когда сюда пришли новые хозяева, почти ничего не пришлось переделывать. В правом крыле усадьбы находились комнаты воспитанников, а в левом жили воспитанницы. Воспитатели и работники дома обжили два флигеля, стоявших чуть в стороне, а директор жил в главном здании, занимая комнаты, где раньше жили хозяева особняка.
Тёзка Александра попал в этот детский дом после облавы на Казанском вокзале. Здесь одевали, кормили и учили, и если бы не группа юных подонков, прихвативших власть при попустительстве воспитателей, жизнь можно было бы назвать безоблачной.
Александр легко вскочил на ноги и оглянулся. Наблюдатели ему сейчас были совсем не нужны.
Начав с лёгкой разминки, он постепенно вошёл в динамическую медитацию «падающего листа». На удивление, голова и тело довольно быстро синхронизировались, и уже не было раздражающего вихляния конечностей, и не требовалось контролировать каждый миллиметр движения.
Зато ничего не болело, не тянуло и не стреляло, словом – всего того, чем грешила его старая оболочка.
Поработав ещё с дистанцией и координацией, он удовлетворённо кивнул и подошёл к одежде, висевшей на ветках. На тёплом ветру вещи практически высохли, и их уже можно было надевать.
В карманах неожиданно обнаружился швейцарский перочинный ножик, отличавшийся от привычных Ладыгину только костяными накладками на щечках рукояти, и самодельная свинчатка. Оглядев неуклюже сляпанную свинцовую дуру и покачав ее на ладони, Александр резким движением забросил ее в воду. Бессмысленная вещь, которая при случае может оказаться совсем нежелательной уликой…
Внезапно он залюбовался на роскошный вид, раскинувшийся вокруг. По небу бежали облака, отражаясь в серой, отливающей серебром воде. Золотящиеся песчаные пляжики просто-таки надрывались, приглашая выкупаться. И где-то далеко-далеко, утопая в зелени противоположного берега, вставал дымок паровоза. Все это благолепие каким-то удивительным образом наложилось на состояние молодости и здоровья, и Александр как-то по-особенному гикнул, наслаждаясь радостью свободы и простоты. Клич его эхом разнёсся над Волгой, да так, что даже небольшой пароходик, упорно вспарывавший водную гладь, загудел в ответ.
Всего в детском доме было около двухсот тридцати детей разных возрастов, и когда Александр подошёл к усадьбе, все они находились на уроках. Он притормозил, вспоминая, куда ему идти, но из окна второго этажа махнули рукой.
– Белов! Come here![5]
Взбежав по широкой лестнице мимо бюста Ленина и портретов руководителей Советского государства, он постучался в высокие двери учебного класса и приоткрыл скрипучую створку.
– May I come in?[6]
– Так… – Преподавательница английского, Зинаида Михайловна Герц, неторопливо
Иди сюда (
Можно войти? (