Дневник провинциала в Петербурге. Михаил Салтыков-Щедрин
хорошо: никто и не думает усомниться в гениальности m-lle Шнейдер. Во время пения все благоговейно слушают; после пения все неистово хлопают. Мы, с своей стороны, хлопаем и вызываем до тех пор, покуда зала окончательно пустеет.
После спектакля ужин (уже без воздержания), и за ужином разговор.
– Mais comme elle se gratte!
– En voilà une fille!
– Et remarquez, comme elle a fait ceci…[12]
Статский советник пробует пройтись церемониальным маршем, как это делает Шнейдер, то есть вскидывая поочередно то ту, то другую ногу на плечо.
Я сам взволнован до глубины души и желаю выразить свои чувства.
– Признаюсь, господа, – говорю я, – это… это… заметили ли вы, например, какой у нее отлет?
Я изгибаюсь головой и грудью вперед, а остальною частью корпуса силюсь изобразить отлет.
– Именно отлет! C’est le vrai mot! Otliott magnifique![13]
– Ай да деревня! Сидит, сидит в захолустье, да и выдумает!
– Messieurs, не говорите так легко об нашем захолустье! У нас там одна помпадурша есть, так у нее отлет! Je ne vous dis que ça![14]
Я собираю пальцы в кучку и целую кончики.
– Ну все-таки против Шнейдер… – сомневается статский советник.
– Да разве я об Шнейдерше!.. Schneider! mais elle est unique![15] Шнейдер… это… это… Но я вам скажу, и помпадурша! Elle ne se gratte pas les hanches, c’est vrai! mais si elle se les grattait![16] Я не ручаюсь, что и вы… Человек! Четыре бутылки шампанского!
Потом следуют еще четыре бутылки, потом еще четыре бутылки… желудок отказывается вмещать, в груди чувствуется стеснение. Я возвращаюсь домой в пять часов ночи, усталый и настолько отуманенный, что едва успеваю лечь в постель, как тотчас же засыпаю. Но я не без гордости сознаю, что сего числа я был истинно пьян не с пяти часов пополудни, а только с пяти часов пополуночи.
На другой день к другому товарищу – этот уже не просто статский, а действительный статский советник.
– Уж действительный статский!
– Да, душа моя, действительный. Благодарение богу, начальство видит мои труды и ценит их.
– Да ведь таким образом ты, пожалуй…
– И очень немудрено. Теперь, душа моя, люди нужны, а мои правила настолько известны… Enfin qui vivra – verra[17].
Сказавши это, он поднял ногу, как будто инстинктивно куда-то ее заносил. Потом, как бы сообразив, что серьезных разговоров со мной, провинциалом, вести не приходится, спросил меня:
– Надеюсь, что ты видел Шнейдер?
– Вчера, с старыми товарищами были.
– Это в «Barbe bleue»? Délicieuse![18] не правда ли?
– Comme elle se gratte les hanches et les jambes![19]
– N’est-ce pas! Quelle fille! Quelle diable de fille! Et en même temps, actrice! Mais une actrice… ce qui s’appelle – consommée![20]
– A ты заметил, как она церемониальным маршем к венцу-то прошла!
Я пробую напомнить Шнейдершу в лицах, но при первой же попытке вскинуть ногу на плечо спотыкаюсь и падаю.
– Ну вот! Ну вот! – смеется мой друг. – Это хорошо, что ты так твердо запомнил, но зачем подражать неподражаемому! En imitant l’inimitable, on finit par se casser le cou
12
Но как она почесывается! – Вот так девушка! И заметьте, как она сделала вот это… (
13
Вот именно! Отлет! Великолепно! (
14
О прочем умалчиваю! (
15
Но она несравненна! (
16
Она, правда, не чешет себе бедер, но если бы она их чесала! (
17
Словом, поживем – увидим (
18
Восхитительно! (
19
Как она чешет себе бедра и ноги! (
20
Не правда ли, какая девушка, какая чертовская девушка! И в то же время актриса, и актриса… что называется – безупречная! (