Творение. История искусства с самого начала. Джон-Пол Стонард
двугорбого верблюда; ионийские греки несут клубки шерсти и тюки тканей; эфиопы дарят слоновьи бивни и жирафа, ливийцы ведут горного козла; а шестеро вавилонян преподносят персидскому царю буйвола [18]. Весь мир приходил в Персеполь, чтобы заплатить дань и восхититься великолепным дворцом, построенным на равнине, на фоне скалистых утесов и гор.
Персеполь вместе с двумя другими великими городами Ахеменидов – Сузами и Пасаргадами – сосредоточил в себе всё изобразительное искусство Древней Месопотамии за три тысячи лет и сам просуществовал почти двести лет – довольно приличный срок по сравнению с городами Междуречья. И всё же к моменту его завоевания и разрушения в 330 году до нашей эры царем-воителем Александром Македонским великое наследие Древнего Ирана и Междуречья уже воспринималось архаичным, устаревшим. В греческом мире города уже преобразились в соответствии с новым представлением о человеческой жизни, об архитектуре, и главное – о человеческом теле. Это новое представление распространилось по всему Средиземноморью, а Александр Македонский принес его далеко за пределы своей родины, в те края, что будут названы эллинистическим миром (от слова, которым греки называли свою страну, Элладу). Подобно тому как Стоунхендж показался бы весьма устаревшим ранним шумерам (если б они его увидели), так и дворцы Ахеменидов должны были восприниматься старомодными воинам Александра Македонского: это были пережитки былого, уходящего мира. В греческом искусстве уже более ста лет создавались удивительно жизнеподобные скульптуры. Портреты Александра выглядели живыми по сравнению с застывшими и орнаментализированными рельефными портретами Дария, вырезанными на стене его дворца, – хотя это вовсе не означает, что изображения Дария уступали в своем воздействии. Однако с точки зрения стилистики резьба Ахеменидов воспринималась омертвевшими старыми формами в сравнении с исполненными жизненной силы греческими скульптурами.
Царская львиная охота, деталь резного фриза для Северного дворца Ашшурбанапала, Ниневия. Около 645–635 до н. э.
И всё же, если окинуть взглядом художественный мир Древней Месопотамии, от широко открытых глаз молящегося из Эшнунны до драматических сюжетов царских рельефов Ассирии, в нем можно рассмотреть идею пробуждения нового ви́дения, включающего в себя новые эмоции и новое течение жизни. Не все ассирийские рельефы строго подчинялись формулам придворного искусства – к примеру, здесь впервые возник образ, словно запечатлевший само время: стрела на царском рельефе Ашшурбанапала изображена висящей в воздухе между царским луком и львом, чью плоть она готова пронзить.
[1] Collins P. Mountains and Lowlands: Ancient Iran and Mesopotamia. Oxford, 2016. P. 32.
[2] Frankfort H. Cylinder Seals: A Documentary Essay on the Art and Religion of the Ancient Near East. London, 1939.
[3] Hamilton R. W. A Sumerian cylinder seal with a handle in the Ashmolean Museum // Iraq. Vol. 29. No. 1. Spring 1967. P. 34–41.
[4] Porada E. A leonine figure of the protoliterate period of Mesopotamia // Journal of the American Oriental Society. Vol. 70. No. 4. October – December 1950. P. 223–226.
[5] Woolley L. Ur: The First Phases. London, 1946.
[6]