Безумие. Ринат Валиуллин
моё будущее или своё». Они возвращались в прошлое. Я пытался отвлечься. Меня это не пугало, мой железный конь медленно перебирал колёсами, объятый облаком. Радио передавало новости: синдром Буша в Штатах, Украина снова становилась окраиной, новые ковровые дорожки от Оскара, тот в который раз удивил своими вкусами, я переключил на джаз. Женский голос Шаде убаюкивал меня. Резко ударил по тормозам и остановился на расстоянии одной жизни от автобуса. «Если бы она сидела рядом и пела, тогда бы ещё куда ни шло». Красные фонари автобуса погасли, я разменял джаз на рок и тронулся вслед за ними.
– Весна наступила? – смотрел я улыбкой на причёску жены, которая пришла в спальню из ванной. Губы её улыбнулись. Я продолжил: – Откуда ты знаешь о влиянии косичек на поведение мужчин в период весеннего спаривания.
– При чём здесь весна? Она мне надоела уже на восьмой день, – встала передо мной Шила.
– О, я помню этот день.
– Да, да, когда вместо тюльпанов ты притащил хризантемы.
– Кто скажет, что хризантемы – это не цветы, пусть первым бросит в меня букет невесты.
– Лови, – показала она всем видом, что бросается в мои объятия.
– Ты маленькая девочка, – протянул я руки, будто готов ловить. Но Шила осталась на месте.
– Ну, да, ей уже 25, – взяла одну из своих косичек.
– Не в этом дело, дело в том, что, когда мы переходим дорогу, ты до сих пор ищешь мою руку.
– Мне постоянно нужна опора. Для счастья.
– Гениально. Может, ты знаешь, в чём состоит гений женщины? – упали мои руки обратно, бесхозно, будто обиделись.
– В умении вовремя и со вкусом перекинуть ногу на ногу.
– Я люблю тебя.
– Ну что так по-детски.
– А как по-взрослому?
– Я хочу от тебя детей, – не верила собственным словам Шила. Будто произнесённые они должны были вызвать в ней доверие.
Проспект, заросший особняками. Рядом его правая жена – улица и дети, брошенные на произвол судьбы, – переулки, дворы, скверы. Скверно на душе, на дворовых площадках тоже пусто. Все развиваются на таких, пока не дорастут до больших площадей, дворцовых, на которые можно выйти, чтобы испытать судьбу всем миром или всей войной. В песочнице скучали оставленные, словно орудия на поле боя, пластмассовые игрушки: машинки, совки, лопатки и прочая техника. В моём детстве игрушки так не оставляли, ими дорожили, хотя, как твердили вокруг тогда, мы находились в шаге от коммунизма. Когда-то и я сооружал дворцы и замки из песка, ну, замки – это громко, так как они были поставлены на поток, штамповали вёдрами, переворачивая их, заполняли песочницу типовыми застройками. Что посеешь, то и пожнёшь, а вот строил бы замки, глядишь, жил бы сейчас пусть не во дворце, но в частном загородном доме, как Марс. Когда-то я жил на этих детских площадках, я ползал по железобетонным зверям, я качался на качелях, качели, правда, в моей жизни остались, катаясь на них, я всё больше убеждался в том, что на любых качелях