Кукла ходит по земле. Дмитрий Сиротин
взрослый человек, а – как ребенок, честное слово!
Однажды уговорил меня, например, пойти на Ру´дник. Это у нас поселок через мост – Ру´дник называется. Заброшенный. Там старое кладбище, где заключенных хоронили. Кого в наш город ссылали, их там хоронили потом. У меня прадедушку с прабабушкой тоже сюда сослали в сороковых, потом у них моя бабушка появилась, потом – мама моя, а потом, соответственно, уже и я.
А Степины бабушка с дедушкой сюда на заработки приехали в семидесятых. Потому что раньше на Крайнем Севере хорошо платили, и сюда многие ехали, да так и оставались, хотя хорошо платить им потом и перестали… Оставались – потому что очень уж притягивающий город. Был, по крайней мере. Какой-то прямо заколдованный. Как-то этот снег завораживал, видно. И северное сиянье разноцветное. И олени прямо в центре города иногда.
А главное – люди. Они прямо удивительные тут. Тут же у нас кто только не сидел: и артисты, и писатели, и ученые разные… И вот, с одной стороны, город, может, и бандитский, но с другой – очень культурный получился. И так оно и повелось еще с тридцатых годов. Особенно когда у этих артистов-писателей-ученых стали дети рождаться. Дети же обычно были тоже культурные и талантливые. Поэтому в городе всегда была атмосфера особенная, несмотря на климат и прочее. Теплая и культурная. И бандитская, конечно. Теплая, культурная, бандитская. М-да. Но – притягательная, знаете ли. Вот люди и оставались здесь. И Степины бабушка с дедушкой остались. У них тут дочка родилась, Степина мама, а потом уже и Степа.
И вот этот Степа, неугомонная душа, уговорил меня пойти через мост, в заброшенный поселок Ру´дник, где, опять же, только старые пустые дома без окон. И – старое кладбище заключенных.
И я, как дурак, согласился, потому что Степа умеет убеждать.
– Ну пойдем сходим, – говорил Степа, – круто же! Пойдем на кладбище! Все-таки наша история! Тем более и твои родственники из этих…
А про то кладбище тоже разные нехорошие слухи ходили. Что там и беглые преступники прячутся, и вообще всякие люди опасные, и дикие звери… Но Степа меня убедил окончательно, когда спросил:
– Да что мы, не мужики? Чего мы боимся?
И я подумал, что – да, мы действительно мужики. И надо сходить, иначе он не отвяжется.
И вот мы поперлись туда – сперва по мосту. Мост оказался хлипкий, а тут еще, как назло, поднялся ветер, мост стал скрипеть и шататься, и ветер так гудел, прямо как человек выл… У нас когда ветер за окном так воет – с одной стороны, жутковато, а с другой – радостно, потому что такой вой – верный признак актировки, ну то есть школу почти наверняка отменят.
Но когда вот так идешь по мосту, а ветер в лицо, да еще такой колючий, да еще воет, как человек, – тут уж совсем приятного мало!
Я Степе говорю:
– Давай вернемся, пока не поздно.
А он:
– Чего-о?
Из-за ветра не слышит, значит.
Я кричу:
– Верне-емся!
А он:
– Не-ет! Мы уже больше половины моста прошли, куда возвращаться? Лучше уж вперед!
И так мы с ним шли, шли, мост шатался, ветер выл, и я проклинал