Скарамуш. Рафаэль Сабатини
не способен удивляться зверским поступкам, совершенным зверем. А то, что де Латур д’Азир – зверь, известно всем. Со стороны Маби было весьма глупо воровать у него фазанов. Уж лучше бы воровал у кого-нибудь другого.
– И это все, что ты можешь сказать?
– А что еще? Надеюсь, у меня достаточно практический склад ума.
– Что еще? Вот это я намерен высказать твоему крестному, господину де Керкадью. Я обращусь к нему за правосудием.
– Против маркиза де Латур д’Азира? – поднял брови Андре-Луи.
– А почему бы и нет?
– Мой дорогой наивный Филипп, волки не пожирают волков.
– Ты несправедлив к своему крестному. Он человек гуманный.
– Изволь. Я не спорю. Но дело здесь не в гуманности, а в законах об охоте.
Господин де Вильморен в раздражении воздел длинные руки к небу. Он был высокий, стройный молодой человек, годом-двумя младше Андре-Луи. Как и подобает семинаристу, на нем было скромное черное платье с белыми манжетами и воротником и черные туфли с серебряными пряжками. Его каштановые, незнакомые с пудрой волосы были аккуратно перевязаны лентой.
– Ты говоришь как законник.
– Естественно. И значит, не стоит попусту тратить на меня гнев. Лучше скажи, чего ты от меня хочешь.
– Я хочу, чтобы ты пошел со мной к господину де Керкадью и употребил все свое влияние, чтобы добиться правосудия. Или я прошу слишком многого?
– Мой милый Филипп, цель моего существования – служить тебе. Предупреждаю, твой рыцарский порыв ни к чему не приведет. Однако позволь мне позавтракать, и я в твоем распоряжении.
Господин де Вильморен опустился в просторное высокое кресло у опрятного очага, в котором пылали сосновые поленья, и, ожидая, когда его друг кончит завтракать, рассказал ему о последних событиях в Рене. Молодой, пылкий, охваченный энтузиазмом и вдохновленный утопическими идеалами, он страстно обличал возмутительную позицию, занятую привилегированными классами.
Будучи доверенным лицом дворянина и принимая участие в обсуждении вопросов, волнующих дворянство, Андре-Луи прекрасно знал настроения и чувства этого сословия и потому в рассказе Филиппа не услышал ничего нового. Явное нежелание друга разделить его негодование возмутило господина де Вильморена.
– Разве ты не понимаешь, что это значит? – вскричал он. – Оказывая неповиновение королю, дворянство подрывает основание трона. Неужели они не сознают, что от трона зависит само их существование и если он падет, то погребет под собой тех, кто к нему ближе всего? Неужели они не видят этого?
– Очевидно, нет. Ведь они – правящий класс, а мне еще не приходилось слышать, чтобы правящий класс видел что-нибудь, кроме собственной выгоды.
– Это наша беда. И именно это мы собираемся изменить.
– Вы собираетесь упразднить правящий класс? Интересный эксперимент. Полагаю, именно таков и был изначальный план творения, и если бы не Каин[13],