Моя кузина Рейчел. Дафна Дюморье
У нас есть войны и битвы. Но женщины тоже могут сражаться.
Он посмотрел на меня своими холодными, глубоко посаженными глазами, и я понял, что мне больше нечего сказать ему.
– Если бы я был здесь, – сказал я, – он бы не умер.
Я встал со стула и пошел к двери. Райнальди снова позвонил, и в комнату вошел слуга, чтобы проводить меня.
– Я написал вашему крестному, мистеру Кендаллу, – сказал Райнальди. – Я очень подробно, в мельчайших деталях объяснил ему все случившееся. Могу ли я еще чем-нибудь быть вам полезен? Вы намерены задержаться во Флоренции?
– Нет, – сказал я, – к чему? Меня здесь ничто не держит.
– Если вы желаете увидеть могилу, – сказал он, – я дам вам записку к смотрителю протестантского кладбища. Место довольно скромное, без излишеств; камня, разумеется, еще нет. Его поставят в ближайшее время.
Он повернулся к столу, набросал записку и дал ее мне.
– Что будет написано на камне? – спросил я.
Он на мгновение задумался; тем временем слуга, стоя у открытой двери, протянул мне шляпу Эмброза.
– Если не ошибаюсь, – наконец сказал Райнальди, – мне поручено заказать следующую надпись: «Памяти Эмброза Эшли, возлюбленного мужа Рейчел Корин Эшли». Далее, разумеется, годы жизни.
Я уже тогда знал, что не хочу идти на кладбище и видеть могилу. Не хочу видеть место, где они похоронили Эмброза. Пусть ставят надгробный камень и приносят к нему цветы, если хотят; Эмброзу все равно, он никогда об этом не узнает. Он будет со мной в далекой западной стране, в своей родной земле.
– Когда миссис Эшли вернется, – медленно проговорил я, – скажите ей, что я приезжал во Флоренцию, что был на вилле Сангаллетти и видел, где умер Эмброз. Также можете сказать ей о письмах, которые Эмброз писал мне.
Он протянул мне руку, холодную, жесткую, как он сам.
– Ваша кузина Рейчел – женщина импульсивная, – сказал он. – Уезжая из Флоренции, она забрала все свое имущество. Я очень боюсь, что она никогда не вернется.
Я вышел из дома и побрел по темной улице. Мне казалось, что глаза Рейчел следят за мной из-за закрытых ставен. Я возвращался мощенными булыжником улицами, перешел через мост, но, прежде чем свернуть к гостинице и, если удастся, поспать до утра, снова остановился у Арно.
Город спал. Один я слонялся без дела. Даже колокола молчали. И только река, струясь под мостом, нарушала полную тишину. Казалось, она течет быстрее, чем днем, словно вода, смирившаяся со своим пленом в дневные часы жары и солнца, теперь, в ночи и безмолвии, обрела свободу.
Я не отрываясь смотрел вниз на реку, наблюдал, как она течет, дышит и теряется во тьме. В слабом, мигающем свете фонаря были видны пенисто-бурые пузыри, то здесь, то там возникающие на воде. И вдруг поток вынес окоченелый собачий труп. Медленно поворачиваясь, со всеми четырьмя лапами, поднятыми в воздух, он проплыл под мостом и скрылся.
И там, на берегу Арно, я дал себе обет.
Я поклялся, что за всю боль и страдания Эмброза перед смертью я сполна воздам женщине, которая