Имя кровью. Тайна смерти Караваджо. Мэтт Риз
с Рануччо? – Онорио понизил голос до шепота. – Ну, с деньгами, которые проиграл?
Какие-то обрывки воспоминаний подсказывали Караваджо, что Рануччо сплутовал. Или он ошибается? Но откуда тогда эта волна ярости, накатывающая на него при одной мысли о Рануччо?
– Игра была нечистая. Мяч не перелетел через линию, так что выигрыш не считается. Я этому ублюдку ни гроша не заплачу.
В нем рос гнев, захлестывая рассудок, как случалось уже не раз. И, как всегда, он был полностью убежден в своей правоте, даже если его неистовство пугало окружающих.
Онорио сжал руку Караваджо.
– Семья Рануччо в фаворе у папы, Микеле, – Онорио чувствовал, как бешено и прерывисто бьется у него под большим пальцем пульс Караваджо. Что, впрочем, не удивительно. – Его братья сражались в папской армии. Отец – глава стражи в замке Сант-Анджело. Понял? В папской личной крепости. По распоряжению Его Святейшества они следят за порядком в этой округе.
– И премного в том преуспели, не правда ли? Да тут шагу не ступишь, чтобы тебе не залезли в карман.
– До краж и разбоя папе дела нет. Он следит за тем, чтобы не было бунтов против правительства. Семья Томассони этого не допускает. Ну, хорохорится Рануччо. Ну, режет своих шлюх. Зато, если папе понадобится в этом квартале верный меч, Рануччо поднимет его со словами: «Ave, Святейший! Те, кто не гнушается нанести удар в спину, приветствуют тебя!» Если Томассони и ведут себя, как шайка разбойников, Ватикан смотрит на это сквозь пальцы, – Онорио наклонился ближе. – Но вот если ты повздоришь с Рануччо, то разбираться с ним будешь один.
– С ним-то я справлюсь, – Караваджо отнял руку.
– Да только он-то будет не один. С ним братья, отец и еще целая шайка головорезов, которых нанимают, чтобы выпустили из врага кишки в темном переулке.
Караваджо присвистнул.
– Люди говорят, что я бываю не в себе, Микеле. Признаюсь честно – порой как вспылю, себя не помню. Ну ты понимаешь, о чем я, – ухмыльнулся Онорио. – Но сейчас я вижу, что в опасности ты. Ты мне друг, и я не хочу, чтобы тебя убили.
– Тогда прикрой мне спину в драке.
Онорио отступил. Караваджо смотрел на него с едва сдерживаемым гневом; от напряжения на шее у него вздулись жилы. На миг ему почудилось, что он отделился от собственного тела и воспарил, глядя с высоты на себя самого, приводимого в движение некой нездешней силой.
– Дружище, я видел, как ты бросался в людей камнями с пары шагов и колотил противника по голове мечом, который держал плашмя. Но драться с Рануччо? – Онорио поджал губы и фыркнул. – Даже в шутку об этом не заикайся.
Они дошли до мрачной подворотни. Ночь в Поганом садике вступила в свои права. Караваджо содрогнулся – такое возможно лишь во сне: он слился с темнотой и ощутил себя обладателем сверхъестественного дара человека-невидимки.
– Убийство не утаишь, Микеле. Помнишь, как ты называл мазки, которыми исправлял на холсте положение руки или линию шеи? Pentimenti[4]. Так вот, если свяжешься с таким головорезом, как Рануччо, ничего поправить
Поправки