Королева восстанет. Мари Нихофф
и те привели Валериана вместе со стулом обратно в вертикальное положение. Он оскалил окровавленные зубы, на что я, хмыкнув, покачал головой. Самого тошнит от своих следующих слов, но все же у меня получилось произнести их с ледяной невозмутимостью. – Последний шанс сообщить мне что-нибудь полезное. В противном случае мне, скорее всего, придется продолжить этот разговор с твоей младшей сестрой.
В его глазах мелькнула тревога. Но затем он выпятил подбородок, как упрямый ребенок.
– До или после того, как ты ее поимеешь? – буквально выплюнул Валериан мне в лицо.
Мой кулак с такой силой врезался узнику в лицо, что вырвал у него громкий стон. Голова опять отлетела в сторону, из полуоткрытого рта потекла кровь.
Сгорая от ненависти, я сверлил его взглядом. И не отрывая глаз от голого торса, залитого кровью, чувствовал, как внутренний огонь пожирает остатки моего самоконтроля.
– Принесите мне нож, – потребовал я настолько спокойно, насколько только позволял голос. – Тупой. Раз уж он не говорит, то пусть хотя бы покричит.
В лондонском Тауэре царствовал затхлый холод, который медленно, но верно проникал в каждую клеточку моего тела. И несмотря на то, что за крошечным окошком камеры светило июньское солнце, ко мне не пробивалось ни толики его тепла. Меня по-прежнему трясло, и, хотя я находилась на самом верху одной из башен, из-за толстых кирпичных стен создавалось впечатление, будто я погребена заживо.
Меня заперли здесь два дня назад. Два дня мучительной неизвестности, наедине с собственным стыдом и виной, злостью и горем. Разум так до сих пор и не осознал случившееся. Зато от сердца давно уже остались лишь кровавые ошметки.
Меня захлестнула страшная беспомощность. Даже понимая, что моя жизнь разрушена, я ничего не могла сделать, чтобы это изменить. Наверное, мне следовало бы кричать, сходить с ума, рыдать. Но я странным образом отстранилась от самой себя, словно настоящая Флоренс где-то снаружи, за этими стенами, где мне до нее не дотянуться.
Пальцы на руках и ногах онемели от холода, в голове туман, эмоции спутаны. Единственное, что осталось четким и ясным, – это воспоминания о последних минутах празднования летнего солнцестояния. Разъяренное лицо Бенедикта и ледяная улыбка Валя.
Мне не обязательно понимать, чтобы знать, что произошло. Есть только одно объяснение катастрофы, случившейся тем вечером.
Брат меня предал.
Валериан заверил меня в своей поддержке, а в следующую секунду отравил мое шампанское, чтобы добраться до короля. Вероятно, единственная причина, по которой Бенедикт остался в живых, заключалась в том, что я выпила всего половину бокала. Иначе состояние оглушения наверняка было бы сильнее, и серебряный клинок в руке Валя не ударил бы мимо цели.
От этой мысли меня охватила дрожь. Я рада, что Бенедикт жив, но он ни разу ко мне не зашел. Я все еще пленница. И от этого у меня возникало подозрение, что он никогда больше не будет смотреть на меня так, как раньше. Что та ночь уничтожила