Скопа Московская. Борис Сапожников
Василий вошёл в мои палаты, и они вроде довольно просторные, разом стали тесны. Не из-за величия моего дядюшки, но из-за многочисленной свиты. Бояре толпились за его спиной, иные вместе с жёнами. Все хотели посмотреть на чудом воскресшего князя Скопина-Шуйского, и послушать, о чём он будет говорить с царём. Скоро вся Москва будет полниться слухами об этом разговоре, так что мне нужно тщательно выбирать каждое слово. Был рядом с царём и старик, которого я помню по странному сну, когда он читал молитвы, а я тонул в черноте и чьи-то когти хватали меня за ноги. Теперь я узнал его – это был патриарх Гермоген, глава церкви и верный сподвижник царя Василия.
– Господу помолимся за чудесное избавление раба Божьего Михаила от недуга тяжкого, – первым произнёс он, выступая вперёд царя и оказавшись рядом с моей кроватью.
Патриарх быстро прочёл благодарственную молитву во здравие и все вместе с ним перекрестились на последних словах. Тогда он склонился ко мне и едва слышно произнёс:
– Берегись брата царёва и жену его, яд их страшней скорпионьего, а жала на тебя, князь, наточены.
– Благодарю тебя, отче, – с чувством ответил я, и патриарх уступил место царю Василию.
Но прежде чем дядюшка подошёл к кровати, я встретился взглядом с его братом Дмитрием. И взгляд этот, полный ненависти, не сулил мне ничего хорошего – ни прямо сейчас ни в долгосрочной перспективе.
– Как здоровье твой, племянник? – спросил у меня царь первым делом.
– Твоими молитвами, государь, на поправку иду, – ответил я. – Встать могу уже с кровати, да не велят.
– Кто же не велит чего князю, кроме меня? – удивился царь Василий.
– Ты прикажешь, я не то, что встану, к седлу себя велю привязать, как рыцарь Вивар Гишпанский[2], и отправлюсь, куда ты повелишь.
– Не требую от тебя таких жертв, племянник, – покачал головой царь. – Набирайся сил, ходи в баню да пей квас. Есть те, кто управятся и с Жигимонтом Польским, и с вором калужским. Ты уже послужил мне верно и надобно тебе отдыху дать.
Это была опала – самая натуральная опала. Меня отставляли от войска, передавая его другому командиру, и я даже сильно подозревал кому именно. Может, и из Москвы велит убраться, исключительно для поправки здоровья. Нет, не простил мне государь-надёжа воровских послов, не доверяет больше и любой предлог использует, чтобы лишить влияния. Старый заговорщик, которого едва первый самозванец не повесил, а Годунов в ссылку отправил за интриги, был патологически подозрителен. В этом он мог сравниться с царём Борисом в последние годы, а то и месяцы его правления. Тут снова сработала память Скопина-Шуйского, за что я ей был очень благодарен. Хотя и странно это, ведь теперь это моя память.
– Как сможешь на ноги встать, – добавил царь, вбивая последние гвозди в гроб моей опалы, – для поправки здоровья вернись домой, в Кохму. Говорят, на Уводи воздух целебный и вмиг твои болезни исцелит. А как поправишь здоровье, пиши мне,