Период распада. Яна Дворецкая
казался каким-то кошачьим, мистическим. Это было так красиво, он подумал, что и словами такое не передать.
– Это Була, наркоман с седьмого этажа. В девятом классе свататься ко мне приходил со своей группой поддержки. Он ещё тогда нормальный был. Ну… кхм-кхм … относительно, конечно.
Пока Юля говорила, Миша разглядывал её лицо, всматривался в мимику, удивлялся, какая она бывает лёгкая и смешная, когда не ворчит и не капризничает. В серых сапожках на небольшом каблуке, в джинсах и кожаной куртке с меховым воротником непонятно какого зверя, она аж подпрыгивала от смеха, точно маленькая девчонка, и даже вся раскраснелась. Если бы у него потом спросили, когда он понял, что влюбился. Он точно назвал бы тот разговор, когда они шли вдоль дома. Что-то в ней тогда сильно его зацепило. Может, то, как она искренне стеснялась и пыталась скрыть своё стеснение, или её шутки и смех до слёз…
– Вот у меня даже ручной наркоман есть. И знаешь, на этой улице так даже спокойнее, – говорила она. – Он среди своих, так сказать, словечко за меня замолвит. А ты теперь у него будешь на карандаше.
Выйдя со двора, они оказались возле оживлённой трассы, и их разговор начал тонуть в грохоте машин.
– Куда пойдем? – прокричала Юля.
– На два я столик забронировал в «Чао Италии». Ты вроде туда хотела.
– Пойдем не через дворы, а вот так? – она повела пальцем в воздухе. – Хочу через институт пройти. Нравится улица, которая к нему ведёт. Как её? Переулок Юннатов, кажется.
Миша толком не знал смоленских улиц, поэтому просто кивнул, и они пошли. Из-за дождевых туч, набежавших с утра, пробилось немного солнца. Начало парить, и Юля расстегнула куртку. Воздух был водянистым, и её каре потихоньку превращалось в облако. Миша иногда поворачивался и мельком, так, чтобы она не заметила, разглядывал её серёжки, глаза, волосы. Он пугался мысли, что она прямо сейчас идёт с ним (с ним!) на свидание.
– А чего ты академию свою бросил? – спросила, отсмеявшись. – Наш СТИ, что ли, лучше?
– Не, не лучше, – теперь смеялся Миша. – Просто понял, что быть военным – не моё.
– А родители как отнеслись к таким переменам?
– Да нормально, я от них давно живу отдельно и сам всё решаю.
Не зачем ей знать все подробности, подумал он, это неинтересно, это лишнее, это может её спугнуть.
Родители давно уже не сильно пеклись о нём, у них был свой новый ребёнок, Мишина младшая сестра, но и на неё едва хватало времени. Родители разъезжали из одной военной части в другую, не успевая обустроиться. Ещё и это их вечное безденежье… Но Миша не доставляет хлопот, у него всё хорошо, он справляется и даже на работу устроился охранником в ресторан, зарплата, конечно, небольшая, но ему хватает. А остальное – нет, им неинтересно, и Юле тоже незачем это знать.
Они почти дошли до переулка Юннатов, а Юля всё продолжала его допрашивать.
– Получается, ты жил в настоящей казарме? – в её взгляде читалась жалость, и Мише стало стыдно.
Он пожевал губы и ответил:
– Нет, здесь я почти сразу женился. И жил у жены.
– Женился? – Юля прыснула от смеха. – Ты женат, выходит?