Пределы и точки невозврата. Алла Лазарева
идет речь. А потом, посмотрев на охранников, быстро сказал:
– Женщина, мы все уладим. Примем к сведению ваши рекомендации. Всего доброго, до свиданья, – натянуто улыбнулся он ей и посмотрел на нее, в ожидании ее действий.
Элеонора Васильевна победно посмотрела на покупателей, собравшихся на нее возле кассы, и поняла, что миссия выполнена, теперь надо выйти. Ей казалось, что все смотрят на нее, следя за каждым ее движением. Теперь оставалось только пройти кассу, узнать, не остановит ли ее охранник, не запищат ли ворота на ее краденую колбасу в сумке. Ее интересовал вопрос, все она сделал правильно или не все? Все поплыло как в тумане. «Ну давай, давай, – подбадривала себя Элеонора Васильевна, – последний рывок, несколько шагов». Почему-то вдруг захотелось сесть на пол и прямо расплакаться. Нет, дойти, надо дойти, а на ногах, как будто были гири. Один шаг, второй, а у охранников дубинки, и смотрят они на нее странно. А у нее сумка, и там колбаса, дорогая, краденная, а значит, почти как бомба, хоть этикетку она с нее содрала, ювелирно, быстро, почти профессионально. А теперь только бы дойти до дверей и выйти отсюда. Она почувствовала, как потеряла много сил, слишком.
«Ну что остановишь меня? – подумала она, проходя мимо охранника, потом мимо другого. Нет, не остановил. – Не оглядывайся, только не оглядывайся, – говорила она себе, а потом когда встала у дверей, то ее сердце сжалось: запищит или нет? Еще шаг. Нет, не запищало». Двери отворились, как только оно к ним подошла, и Элеонора Васильевна вышла из дверей. Ей хотелось упасть, сесть, рассмеяться или расплакаться, закричать во все горло. Но вдруг она опасливо обернулась назад и подумала: «А что если все-таки заметили, если ее поймала скрытая камера? Что, если они обо всем догадались и сейчас побегут за ней?!». Она не знала, откуда у нее взялись силы, но она побежала, она бежала так, как не бегала никогда, даже на работу, если опаздывала.
Она бежала прямо на каблуках, на которых даже ходила с трудом, это были особые сапоги, трофейные, купленные, чтобы надеть их по особому случаю такой случай представился только тогда, когда провожали на пенсию. Она бежала, не чувствуя ног, не понимая, как бежит и не падает, на нее смотрели, оглядывались. Ее старая шуба со свалявшимся мехом и это торчащее из-под шубы красное расшитое вручную бисером платье, которое она надела на день рождение мужа, были забрызганы грязью. Сумка, косынка, тени, помада, – все пригодилось, как будто они лежали и ждали когда Элеонора Васильевна «пойдет на дело». И вот уже Элеонора Васильевна во всем этом «парадном» бежит «с дела», рассекая ноябрьские лужи, бежит с ворованной колбасой в сумке, бежит, не зная куда, а точнее – куда глаза глядя. Бежит так, как будто за ней кто-то гонится, а в голове только скачут обрывки мыслей. «Почему она вышла за него замуж? Почему не родила второго ребенка? Почему не стала воевать, когда ее захотели «уйти» с работы? Зачем ее назвали так Элеонорой, хоть она хотела быть Катей или Машей и всю жизнь стеснялась своего барского имени? Почему, зачем, как это все получилось, и что с нею будет сейчас? Она бежала так, как