Записки невольника. Дневники из преисподней. Николай Леонидович Молчаненко
в ежедневную борьбу, из которой мы выходим проигравшими. Усталость валит с ног, и иногда желание упасть на нары сильнее даже голода. Лишь коснёшься подушки – и сразу проваливаешься, не в сон, а в забытьё.
Вчера отправили очередную партию больных в госпиталь. Немцы строго следят за медицинскими показаниями. Приезжает фургон с рентгеновской установкой, через который всех нас быстро прогоняют, а потом составляют списки тех, у кого нашли туберкулёз. Больных сразу же отправляют в госпиталь.
Бомбёжки стали такими частыми, что нет времени на сон. Дневные налёты – редкость, а ночью невозможно спрятаться, чтобы вздремнуть. Мы пытались прятаться под матрасами, но теперь и там находят. Вчера, когда загудели самолёты и нас погнали в убежище, я спрятался там. Но Пиня нашёл меня и, размахнувшись палкой, успел ударить по руке, прежде чем я успел перепрыгнуть на другую сторону. Теперь у меня большая синяя шишка выше локтя.
Сегодня мастер забрал меня с тачки и отвёл к станку – делать стержни. Я чувствовал себя ужасно: теперь я помогаю немцам создавать оружие, которое убивает наших людей. Возить кокс не казалось так отвратительно, но изготовление стержней – это прямой вклад в гибель моих соотечественников. В смятении я набивал формы, а совесть говорила мне: «Что ты делаешь?! Ты же теперь друг Гитлера, Сашка!»
Чтобы как-то справиться с этим, я вышел из цеха, порезал пальцы безопасной бритвой и пошёл к мастеру, соврав, что пытался выдернуть провод из земли. Он обозвал меня «Holzkopf» – деревянной головой – и отправил на проходную к охраннику. Там тоже называли «Holzkopf», перевязали рану и отправили обратно в цех, где я кое-как проработал остаток дня одной рукой. Но морального облегчения это не принесло.
Я работал с Кенером – стариком, который привёл меня в цех. Он жует не табак, а странную плитку из кофе-табак, которая выглядит отвратительно. Каждый раз, когда он сосёт кусок, периодически пытается выплюнуть тягучую, чёрную слюну. После этого, словно ничего не произошло, он продолжает сосать дальше. Но самое странное в нём то, что каждый день он складывает в свой портфель два кирпича и уносит их домой.
18 сентября 1942 года
Я рассказал ребятам о своей перевязанной руке. И сам понимаю, что зря порезал себя. Миша, как всегда, безжалостен в своих оценках, назвал меня страусом, прячущим голову в песок. Я попытался оправдаться перед ним и собой, говоря, что это был не просто акт малодушия или глупости, а жест протеста, желание хоть как-то выразить своё несогласие с тем, что нас заставляют делать.
Но, если честно, всё это теперь и мне кажется лишь жалким самооправданием. Ведь ничего я этим не изменил, и никто даже не заметил моего «протеста», кроме тех, кто считает меня теперь ещё большим глупцом.
28 сентября 1942 года
Голод толкает людей на самые отчаянные поступки. На прошлой неделе несколько ребят, во главе с Иваном Мельником, решились на то, что в обычных условиях было бы немыслимым –