Лунный камень. Уилки Коллинз
мальчик, оказавшись за границей, не забыл нас. Время от времени от него приходили письма, иногда миледи, иногда мисс Рейчел, а иногда и мне. Перед отъездом он взял у меня взаймы моток лески, нож с четырьмя лезвиями и семь шиллингов шесть пенсов, которых я с тех пор не видел и уже не надеюсь увидеть. В письмах ко мне в основном говорилось о том, чтобы занять у меня еще, но от миледи я узнавал, как он живет за границей, став взрослым. Познав все, чему могли научить его немецкие университеты, он отправился к французам, а после них к итальянцам. Они, как представлялось мне, сделали из него универсального гения: он немного писал, немного рисовал, немного пел, играл и сочинял… подозреваю, беря при этом взаймы так же, как у меня. Состояние его матери (семьсот фунтов годовых) обрушилось на него, когда он достиг совершеннолетия, и прошло сквозь него, как сквозь решето. Чем больше денег он получал, тем больше ему было нужно. В кармане мистера Франклина была дыра, которую ничто не могло зашить. Куда бы он ни приезжал, его веселость и беспечность обеспечивали ему радушный прием. Жил Франклин там и сям, а адрес свой он любил указывать таким образом: «Европа, до востребования». Дважды он решал вернуться в Англию повидаться с нами, и дважды, не при вас будет сказано, какая-нибудь женщина вставала у него на пути и останавливала его. Третья попытка, как вы уже знаете со слов миледи, оказалась успешной. В четверг двадцать пятого мая мы должны были впервые узреть, в какого мужчину превратился наш милый мальчик. Он имел мужественный характер, был хорошего происхождения и, по нашим подсчетам, двадцати пяти лет от роду. Теперь вы знаете о мистере Франклине Блейке столько же, сколько знал я до того, как этот почтенный господин оказался в нашем доме.
В четверг стояла чудесная солнечная погода, миледи и мисс Рейчел, не ожидая мистера Франклина до ужина, отправились на обед к каким-то живущим по соседству друзьям. Когда они уехали, я пошел осмотреть спальню, приготовленную для гостя, и нареканий у меня не возникло. Затем, будучи не только дворецким, но и экономом (по собственной просьбе, заметьте, поскольку мне было неприятно, чтобы кто-нибудь кроме меня мог распоряжаться ключом от погреба покойного мистера сэра Джона), я взял бутылку нашего знаменитого кларета «Латур» и вынес ее на теплое летнее солнышко, чтобы напиток прогрелся до ужина. Вознамерившись и себя подставить теплому летнему солнышку – то, что хорошо для старого кларета, хорошо и для стариковского тела, – я взял плетеный стул и вышел на задний двор, но там меня остановил звук, похожий на приглушенный барабанный бой, который доносился с террасы, расположенной перед комнатами миледи.
Я вышел на террасу и увидел стоявших лицом к дому трех коричневых индусов в белых льняных блузах и штанах.
Присмотревшись, я заметил, что на шее у них болтаются маленькие барабанчики. Позади них стоял маленький, худенький белобрысый английский мальчик, державший в руках мешок.