Соблазн. Проза. Игорь Агафонов
грозился даже сменить его на Федота (Федот, мол, да не тот! Кого вы там имеете в виду…), а заодно и фамилию: вместо Двушкина мечтал сделаться Вячеславовым… хотя вот в самом раннем своём детстве, помнится, оберегал он ревниво и даже отстаивал от посягательств правильное произношение своего имени. Маманя, смеясь, рассказывала ему в отрочестве: «Крестный тебя кличет: Сева, ступай, скажи папе, чтоб опохмелиться вынес…» – А ты его сурово так и срежешь: «Я не Сева, я Сява! Мальчик!» Четыре годика тебе было. Ты всем на пальчиках показывал. Тебя спрашивают: сколько ж в тебе кило, дитятко? А ты им четыре пальчика в растопырку…» – «Погоди. А он чего, крёстный-то?» – «Он-та? Он тогда: ах ты, ох ты, сявка-мелкота! Супротивничать?!» – «А я?» – «А ты… Ты как топнешь ножкой: уходи, старый – бородатый!» – «И правильно. Козёл он и есть козёл. Козлище!»)
Сюда же следует прибавить: сызмальства мальчик Сява отличался не только упрямством, но и богатым воображением? Мать ему говорит: «Все, бывало, играются, бегают, верещат, а ты засядешь где-нибудь в закуточке и мечтаешь, мечтаешь. Глазки такие углублённые… Тебя так и звали: Задумчивый. И в школе учительница на тебя жаловалась: сидишь и смотришь перед собой, а урока и не слышишь. Спросит тебя, а ты: «А?»
Надо бы, по ходу, тут же доложить ещё, пожалуй, что и с женой Сяве Елизарычу определённо повезло.
Надюше было лишь семнадцать годков только, когда двадцатилетний Сява к ней посватался после службы в погранвойсках. Кстати, расспросил прежде о её генеалогическом древе (перебрав аж до седьмого колена – вот ведь какая неординарная натура… нет, в самом деле: много ли двадцатилетних столь дальновидны и практичны?), пока не убедился, что среди её родни нет ни дебилов, ни интеллигентов с голубой кровью, помня где-то услышанное: на детях великих природа-де отдыхает. Позже заставил её учиться на бухгалтера, в предчувствии времён, когда в своей фирме можно будет доверять лишь родственным душам. Сыночка она родила ему разумного, расторопного – Феденьку, преемника фирмы и всего обширного наследства.
4.
А Сява Елизарыч, между тем, пока мы о нём судачили-рассуждали, продолжал читать буклет… но брошенное женой словцо о мнительности вдруг зацепилось в сознании, и нечаянно он призадумался. Запустило, как любил он выражаться, механизм-размышлизм, и предмет инородный подвергся всестороннему осмыслению…
«Пребывание Святого Лазаря в Ларнаке связано с различными преданиями. В соответствии с одним из них, за тридцать лет после воскрешения он лишь однажды улыбнулся… Кто-то захотел украсть горшок; увидев это, Святой Лазарь воскликнул: «Глина крадёт глину».
Сява Елизарыч пожевал губами, но так и не смог взять в толк, с чего бы Лазарю святому да вдруг смешно сделалось.
«…Святого Лазаря ужасно потрясло увиденное в аду за четверо суток, что он там пребывал. Души умерших ещё не были