Писатель предсмертных записок. Григорий Гриценко
гла
Каждый раз, когда Пашу тошнило, отец с явным сарказмом в голосе звал мать, говоря, что не зря предпочитает домашней еде покупную. Мол, «вот до чего могут довести твои кулинарные эксперименты». Несмотря на своё чувство юмора (которое было сравнимо разве что с готовкой его жены), он не упускал момента лишний раз вставить во всякую ситуацию себя. Знал бы он только, что его сына никогда не тошнило из-за еды.
Всё содержимое желудка жидкой мазнёй лежало перед Павлом. К запаху желчи тяжело привыкнуть: он разъедает, как кислота, горло, проползает в носовую полость, скребя по стенкам. Садист среди запахов.
– Хотя бы не на ковёр… – Слабое утешение, но хуже, чем тошнота, только длительная уборка после неё.
Ещё немного посмотрев на результат работы своих органов, Павел всё же отлип, взяв в руки телефон. Его и обычно посетители магазина сторонились, да и, чего греха таить, сам Павел тоже желанием не горел разъяснять все детали новой техники, сбегая от людей в свои мысли. Сейчас же в таком состоянии, если он пойдёт работать, то в минусе будут все. В минусе большем, чем обычно. А значит сегодня очередной день для взятия больничного. Само собой, ему напомнят, что это уже который раз, что его такими темпами могут уволить, что… после этого Павел либо не слушал, либо не читал, зависит от того, как ему говорили рабочие приятности. Как только он удостоверился, что список любезностей завершился и человек на том конце смиренно дал отгул, телефон точным броском отправился на кровать.
Едкий запах продолжал напоминать о противной массе на полу. Павлу казалось даже удивительным то, как внутри него уживаются воспоминания о добром, идеи о высшем и… это. От уборки было никуда не деться, да и чем быстрее, тем лучше: тряпка, ведро, несколько бранных слов и комната выглядит как прежде. Однако жжение слизистых заставляет морщиться, выворачиваться на изнанку и жалеть, что вчера вообще что-то было съедено.
Открытое окно должно было выбросить любые напоминания. По крайней мере, Павел на это надеялся. Сам же он собрался на скорую руку и, не взяв даже телефона, вышел из квартиры, потом из подъезда, минуя за раз по две ступени. Оглянувшись на оконную раму, он подумал, что если и дальше будет избавляться от проблем в комнате таким образом, то скоро весь город станет одним большим хранилищем его внутренностей.
Ощущение чистого морозного воздуха отрезвляло. Улица, какой-никакой шум толпы, который уже давно не раздражал – напротив, люди вокруг казались живым спасательным кругом, они циркулировали внутри него как кислород, не давая снова провалиться в давящую нейронную каморку. Днём жизнь орёт о себе словно ребёнок, который ещё не научился контролировать эмоции. Кому-то такое, конечно, не нравится, но Павел давно понял, что со спящим младенцем он начинает волноваться, не задохнулся ли тот, уткнувшись случайно в подушку. Снег приятно хрустит под ногами. И, если на него не смотреть, то он кажется идеальным попутчиком. Вот только стоит опустить глаза… он черный. Серый. Коричневый. Собрал в себя всю