.
хозяйку на косточку!
Усмешка мужчины обидела меня – казалось, он забавлялся ситуацией.
– Знаете, мне почему-то кажется, что мы с вами раньше встречались, – сказала я.
– Возможно, и, если вы напомните мне, как это было, я могу подтвердить или опровергнуть это, – сказал он.
И я вспомнила то, что было в годы, которые принято было называть эпохой застоя. Это и была эпоха, тогда казалось, нескончаемая.
– Хорошо, я расскажу вам, но не о себе, а про одну девушку по имени Лина.
– Я весь внимание.
Марсельеза
У Лины не было отца, и всю жизнь она искала защитника, сама этого не осознавая. Но первыми мужчинами у нее были не защитники, а завоеватели, или даже жулики, пчелы-трутни, снимавшие сладкий медок и улетавшие прочь. Она не жалела о них, но рассчитывала встретить благородного человека, похожего на рыцаря, с идеалами, с пламенным взором и чтобы он был борцом за справедливость и отомстил за ее поруганную честность и несбывшиеся мечты, за одну очень серьезную ошибку, едва не стоившую ей жизни. По этой причине из круга ее внимания были автоматически исключены лица мужского пола младше тридцати, но к несчастью, нужная ей возрастная категория была под надежной охраной супружеских глаз и малолетних чад. Эти мужчины носили в карманах авоськи и бегали в ближайший магазин при любом намеке на появление импортных консервов или отечественных кур. Да, это было много лет назад, когда куры еще сохраняли естественную жесткость, которую население ошибочно принимало за итог двадцатилетнего хранения стратегических запасов на случай войны. Лина не бегала в магазины: в Институте была отличная и недорогая столовая, а на ужин можно было прикупить пару пирожков. Она работала машинисткой и готовилась в вуз. Однажды в институтской библиотеке она встретила мужчину, который спрашивал журнал, взятый ею, и они познакомились. Он работал в отделе новейших исследований, и она решила, что с таким сотрудником стоит наладить контакт, пообещала поскорее сдать журнал. После работы они пошли вместе до метро. Говорили о литературе, он оказался франкоманом, обожал Золя и Роллана, она же читала только Саган, прочтите «Очарованную душу», говорил он, намекая, кажется, на то, что очарован ею.
Стояли первые дни августа. Теплый воздух, мягкие облака над Москвой, апельсиновый круг солнца в банановом желе подкрашенных облаков – намек на экзотику – вверху, над бытом и заботами. Внизу – спешащие к метро женщины с сетками, мужчины в галстуках и с портфелями. Впереди цокала каблучками кадровичка Александра Ивановна, и он сказал:
– Не хочу смотреть на этих сумчатых. Пойдемте на бульвары.
Увел ее от сутолоки тротуаров в шелест зелени, сквозь которую проглядывали старые особнячки; усики троллейбусов рассекали нотные линейки проводов. Заалел кусочек неба над столицей, как флаг, который утягивался кем-то невидимым за край земли, становясь все меньше, и хотелось по – фаустовски крикнуть: остановись, мгновенье! Мелькали улицы и переулки, новый знакомый что-то рассказывал, и Лину уносило