Советский граф Алексей Толстой. Евгений Никитин

      «Милый Макс! Всё по порядку расскажу тебе. Первый визит мой был к Вульф. Очень любезно рассказали, что интересного в Москве, обещали ввести в Клуб свободной эстетики15. У m-me спокойные, большие глаза, и вся она немного усталая и интеллигентная.

      А он (муж В. В. Вульф-Якунчиковой. – Е. Н.) любезный и погруженный. Потом был у Вернадских два раза. Там по-другому: m-me растрепанная, растерянная и до трогательности милая, а он настоящий передовой и не бородой седой внушающий уважение к науке профессор. В кабинете книги, персидские ковры и письменные столы, от которых не оторвешься, только сядь.

      У Вернадских корь, больны дети.

      Потом был я у Кругликовых. Об этом писал Елизавете Сергеевне…

      Получил от Вульф письмо и в понедельник, захватив с собой тетрадь со стихами, пошел в “Эстетику”. Познакомился с Балтрушайтисом. У него подозрительно красный нос, мрачный облик и добрая улыбка.

      После неудачного реферата попросил меня Брюсов читать.

      При гробовом молчании, замирая от ужаса, освещенный двумя канделябрами, положив руки на красную с золотой бахромой скатерть, читал я “Чижика”, и “Козленка”, и “Гусляра”, и “Приворот”.

      А против сидели каменные поэты и роскошные дамы (женщины). После чтения подходят ко мне Брюсов и Белый, взволнованные, и начинают жать руки.

      В результате – приглашение в “Весы”.

      Я, кажется, писал тебе, что работаю сейчас над сказками в прозе, работа успешно идет, написано 15 вещей, но условия невозможные – тетка больна, 1 000 человек ходят в 3 комнатах, курят, едят щи и разговаривают…

      Пишу между двумя дверями и прихожей.

      Сонечка в Питере, еду туда завтра, и с нетерпением будем ждать твоего приезда…

      Алехан».

      «Приняли меня очень хорошо, Алексей Михайлович (Ремизов. – Е. Н.) сразу взял меня в ученики и обругал и обхвалил, сказки приняты и будут печататься в “Тропинке”, в “Русской мысли” печатают что-то, но всё это какой-то – еще не знаю какой – разврат, одно чувствую, что есть во всем этом нехорошее, что не позволяет мне писать стихи.

      Словно забылось светлое, словно солнце зашло, и зажглись фонари электрические, и заиграла музыка. В Петербурге хорошо поскандалить, но работать трудно.

      Сейчас пишу сказки и пьесы. Вот ты приедешь, Макс, и снова будет тонкое и старое вокруг.

      Мы устроились на квартире, ты увидишь, удобно ли будет тебе жить у нас.

      Тебе предстоит много интересного: сейчас Петербург захотел искусства, пахнущего кабачком. Открываются кабаре. Одно из них, “Лукоморье”, где все декаденты устроили скандал, ушло из “Театрального” клуба и открывает свой театр, Мейерхольд зачинщик всего, конечно. Вот там-то и положится начало новой русской комедии, обновятся и распахнутся чахлые души. Я верю в это.

      От теософских клубов до кабаре в десять лет – недурной путь русского искусства…

      Твой