Вальс на крыше недостроя. Агнесса Сергеевна Олберич

      – Я не понял. – Фёдор упёр руки в бока и слегка наклонил голову на бок. – Ты меня тут решила оставить? – Это было сказано с таким наигранным возмущением, что Клара не смогла сдержать смешок.

      – Нет! Конечно, нет! – Сказала она уже улыбаясь.

      Фёдор ответил на улыбку матери и притянул её к себе, поцеловав в лоб. Он был на целую голову выше. Клара обняла сына, и они отправились в свою крохотную комнатку с двухъярусной кроватью, верхняя часть которой была «украшена» множеством наклеек из жвачки и плакатами из журналов. Письменный стол с нацарапанными рисунками и словечками, когда-то светло-зелёные обои и нерабочий ламповый телевизор. Фёдор вдруг понял, что в последний раз видит всё это в тусклом свете ночника, оставшегося с его детских лет. Два собранных чемодана у двери молчаливо подтверждали его мысли.

      Лёжа на родном втором ярусе кровати, Фёдор разглядывал пятна на белёном потолке. С завтрашнего дня всё изменится. Почему же ему так всё равно? Сестра? Да хоть десять. Ему-то что? Однако, сон всё никак не шёл. Что он знает об этом Олеге? Что у него своя строительная фирма, большой дом с бассейном и дочь… А, кстати, она младше или старше самого Фёдора? Боже, да какая разница?

      Тяжело вздохнув, Фёдор отвернулся к стене, где ручкой на обоях было написано: «Фёдор Андреевич Достовалов. 1 марта 2015 год. Папа не приехал, значит теперь я просто Фёдор Достовалов. В четырнадцать официально удалю его из своей жизни и своего имени!», странная закорючка, имитирующая роспись и след игрушечной печати. Десять лет прошло. Да и не четырнадцать ему уже давно. Сотню раз мог бы сходить в ЗАГС и убрать это чёртово отчество. Что мешало? Фёдор повернулся на другой бок. В отражении выпуклого стекла телевизора он видел мать. Она крепко прижимала ладони друг к другу, глаза были закрыты, а губы плясали загадочный танец вызубренных ещё в детстве слов. Клара молилась.

      Тяжела жизнь Бориса

      Утро выдало