Посланник Смерти. Кирилл Кудряшов
между собой так это место и зовут. Обруб, 4. Как будто это все объясняет…
– Бюро исследования ноосферы и биосферы, – отвечает мужской голос откуда-то со стороны. Я закрываю глаза, потому что не могу больше держать их открытыми. В голове звенит Бухенвальдский колокол, к горлу подступает тошнота, но я все равно задаю следующий вопрос.
– Это больница?
– Нет, – отвечает мужчина, – но у нас есть своя палата и свой медицинский персонал.
– А Смерть? Гнев?
Они молчат около секунды, и я снова открываю глаза, пытаясь прочесть ответ на лице Никиты Андреевича. Ему лет пятьдесят, в его волосах резвится седина, на лице – несколько глубоких морщин. Его лицо – лицо человека, привыкшего отдавать приказы, но серые глаза – теплые, как Настина рука.
– Гнев, смею надеяться, мертв. А Смерть… Смерть ушла, за что вам с Анастасией огромное спасибо.
– Так это все было…
– По-настоящему. Да.
Семь уродливых версий меня, собравшихся в одно жуткое существо, живое черное облако с подвижными протуберанцами, прикосновение которых высасывало силы… Бескрайняя степь с единственным холмом, на котором я принял казавшийся безнадежным бой… Настя и ее револьвер… Все это было на самом деле?
Впрочем, было бы странно, если бы этого не было.
– Вы действительно спасли мир, – улыбнулся мне мужчина, а Настя крепко стиснула мое запястье.
– Мы спасли мир. А Настя спасла меня… – шепчу я, констатируя факт.
– Да, Михаил. Вы умеете выбирать друзей. Она не колебалась, когда я предложил отправить ее туда, за вами.
– Что со мной?
– Диагноз врачей "скорой" – ушиб головного мозга. Тяжелый. Диагноз наших врачей, с Обруба, когда вы вырвались сами понимаете откуда – сотрясение. Довольно тяжелое, но далекое от смертельного. Полежите недельку в постели и будете как новенький. Нам стоило больших трудов перевезти вас сюда, из больницы вас не отпускали… Но там вы бы умерли. Вам суждено было умереть… В этом был весь смысл, собственно говоря. Самопожертвование во имя жизни. Правда, мы не знаем, умерли бы вы телесно или вместо вас вернулся бы кто-то другой. Один из семерых…
Меня передергивает от воспоминания о холме и катящихся вниз мертвых телах. Ненадолго мертвых…
– Но теперь все будет в порядке. Смерть ушла! Что последнее вы помните? Ну, кроме холма и тех семерых?
Я напрягаю память, вспоминая события последнего дня. Дорога, мексиканец в огромном сомбреро, прогулка по Томску, Каменный мост… Беспородная псина. Трамвай…
– Трамвай!
– Отлично! – обрадовался мой собеседник. – Никакой амнезии. Значит, точно все будет в порядке. Думаю, что уже через пару дней мы отпустим вас.
– А собака? Собака жива?
– Живее всех живых, – сжимает мою руку Настя, – она сразу убежала.
Она не хотела, чтобы я умер, – вспоминаю я. И "она" в данной мысленной конструкции – не Настя. Никита Андреевич не совсем прав. Это было самопожертвованием во имя жизни, но не было принесением в жертву. Она оставила мне