Бабье лето. Аркадий Макаров
/p>
После нудных, затяжных дождей, холодных, как стальные лезвия, когда вся надежда на погожие дни уже исчезла, уже народ перетряхнул зимнюю одежду, дожидаясь морозов, уже в батареях отопления весело зажурчало тепло, как природа, однажды утром, улыбнулась во всю ширь горизонта алой зарей и новый день, как ни в чем, ни бывало, выкатил над городом шар уже позабытого солнца, разогревая остывший за эти дни, воздух.
Снова распахнуты плащи и куртки, развязаны шарфы, снова непокрытую голову овевает по-летнему теплый ветерок.
Откуда-то, словно из-за пазуха, день высыпал в придорожную давно отцветшую траву бесчисленное количество воробьев. Они кричат так, словно это вовсе и не спорыш-трава, а настоящее просо.
Слава Богу, пришло на короткую побывку бабье лето.
Так бывает в природе, но так может случиться и в человеческой судьбе. Вроде беспросветное существование, вроде и отдушины никакой нет, а, глядишь, и улыбнется тебе судьба, пошлет солнечный зайчик, и ты согреешься возле него, оттаяв душой и сердцем.
Извилисты дороги у Господа Бога, но путь его прям.
В этой парадоксальной истине вся жизнь человека, вся его деятельность на этом свете. Недаром говорят: «Что Бог не делает, все – к лучшему!»
Возьмем, например, Ниночку Теплякову, женщину еще, ничего себе, справную и лицом и телом. В свои сорок пять она выглядит на все тридцать и даже моложе, а судьба у нее аховая: замуж вышла по нужде в неполные семнадцать лет, родила сына, с которым ютилась в полуподвальном барачном помещении одна. О муже и говорить нечего. Тот после женитьбы, как с цепи сорвался, пил и гулял напропалую, с кем не попадя. Бывало, придет домой на рогах, упадет на постель во всем, в чем был и, отвернувшись к стенке, захрапит, как колесо ржавое, не смазанное. Или того хуже, когда недопьет, тогда его бывшая лагерная жизнь Ниночке и сыночку ее боком выходила – бил нещадно всем, что под руку попадало. Рычал по-звериному: «Я вас сделаю!»
Как он их «делать» собирался, они не знали, но все равно боялись и прятались на верхнем этаже у соседки, куда он заходить не спешил, так как у соседки сын – капитан милиции, и вход туда этому извергу был недоступен.
Иногда и мне, в моей барачной жизни, приходилось вздрагивать от одного его вида: сидит у окна, царапает рассохшуюся гитару и воет по-волчьи: «Заморили, суки, заморили, отобрали волюшку мою…»
Жениться на Ниночке, его обязал суд, который пригрозил снова отправить его на нары по статье за изнасилование несовершеннолетней, потому что Ниночка тогда училась в девятом классе, а ему шел тридцать первый год.
После первой отсидки, он по женскому роду очень уж томился, а Ниночка, как на грех, из детского дома в школу проходила мимо его окна, где он жил в том полуподвальном помещении, в котором позже придется ей горе мыкать одной с ребенком на руках в наше не милостивое, сундучное время.
Насильника и дебошира наконец-то посадили теперь уж на длительный срок за участие в организованной преступной группировке, промышлявшей на дорогах, перетряхивая фуры дальнобойщиков и простых водителей с дефицитными грузами.
Срок большой у мужа, а Ниночке облегчение, передышка вышла душой не бояться, дышать без стеснения в груди, говорить полным голосом.
Одно плохо – бескормица. Раньше хоть какие-никакие деньжонки водились, а теперь, где ж они?
Они у тех, кто по жизни вертится, работает или так по удаче живет. А у Ниночки, какая удача? Она не работает, сын малой, его без глаза не оставишь…
Она и рада была бы вертеться, да не выплясывается у нее ничего. Живет на пособие по ребенку, да на случайный заработок – конверты на дому клеит для почтамта. Вот и весь навар, как бульон после варки яиц. И-ехх! Жизнь Бекова – тебя бьют, а тебе некого!
В нужде и не заметила, как сын Андрюша в школу пошел. И в кого он только уродился? Все на лету схватывает. Дневник пятерками, как дипломатическая почта печатями, облеплен. Учителя не нарадуются, медалей с олимпиад навозил, хоть крышки закаточные из них делай к банкам, в которых огурцы маринуют.
Вырос парень на материнских глазах да на слезах вдовьих.
Андрейкиного папашу подельники на лесоповале бензопилой «сделали» на лангеты, а мясо собакам скормили. Так вот Ниночка вдовой и стала. Плакала больше по своей загубленной жизни, чем о муженьке. Одна о нем память – бока женские, да шрамы душевные.
Плач не плач, а жить надо, куда денешься? Соседка сосватала ей надомную работу – конверты для почты клеить. Работа немудреная, а на хлеб, правда, без масла заработать можно. Сиди себе дома, кромсай ножницами бумагу, делай крой, а потом лизни пару раз кисточкой с клеем, прижми ладошкой – всего и делов-то!
Бумага, как железо кровельное, жесткая, плотная. А в ней письма по всему свету ласточкой разлетаются. Что еще нужно человеку? Сына Андрюшу проводит в школу, и за ножницы. Сотню-другую отнесет на почту, а там ей рублики отсчитают: – покупай, родная, в мясной лавке косточек на супчик, обрезь какую-никакую на жаркое, половину кирпичика хлеба, вот тебе и обед