Обсидиановый закат. Рина Зима
доносившихся до меня словно сквозь толщу мутной воды.
– Рот будете открывать только тогда, когда вас об этом попросят. Лишнее внимание к себе не привлекать. Строй не нарушать. Уяснили?
Вслед за недовольным ворчанием раздались глухие удары, мигом отбившие у остальных желание возражать. Первая троица направилась к выходу, и всё, что мне оставалось – смиренно ждать. «Ничто не длится вечно», – лишь это слабое утешение не давало впасть в беспросветное отчаяние. Надо немножко потерпеть, и всё непременно пройдёт. Обязательно пройдёт. Наверное…
– Поднимайся, – скомандовали над ухом, когда очередь дошла до меня, – и поживее.
Можно подумать, это было так просто сделать. Передвигаться в неудобных туфлях на тонком каблуке, будучи закованной в тяжёлые кандалы – задача виделась невыполнимой, но разве кого-нибудь из присутствующих волновали чужие проблемы? Грубым толчком в спину мне велели ускориться и очень зря: не успела я сделать и пары шагов, как потеряла равновесие и снова распласталась на мраморном полу. Под хор злорадных насмешек я предприняла несколько неуклюжих попыток встать, игнорируя боль, но ни одна из них так и не увенчалась успехом. Крепко сложенная фигура нависла надо мной подобно огромной грозовой туче, готовой в любой момент обрушить своё содержимое на хрупкий, едва пробившийся к свету, росток.
– Слабачка, – выплюнул провожатый с брезгливым отвращением. – Сейчас я заставлю тебя встать.
Грязный увесистый сапог со всего размаха воткнулся в моё ребро. Не знаю наверняка, сломались ли кости, но место удара словно прошило мощным электрическим разрядом. По инерции я перекатилась на другой бок и глухо закашлялась, согнувшись пополам. Проклятие. Когда приступ закончился, было непросто заставить себя впустить в лёгкие хотя бы частицу воздуха, ведь каждое движение отзывалось в груди нестерпимой болью.
– И правда, вы только поглядите-ка, до чего мы докатились, – саркастично протянул неизвестный, приблизившись ко мне шаркающей походкой.
В одной морщинистой руке мужчина с обильной сединой и горбатым носом держал тлеющую сигарету, выкуренную ровно наполовину, а другой – бесцеремонно схватился за мои спутанные волосы и потянул на себя. Выцветшие голубые глаза внимательно изучали каждый сантиметр моего лица, пестревшего ссадинами и гематомами, а я старательно смотрела куда угодно, но только не на него. Неодобрительно цокнув языком, старик разжал костистые пальцы, выдохнул целое облако сизого дыма и хрипло резюмировал:
– Тц! Даже на вшивой собаке раны заживают быстрее.
«Сохраняй спокойствие. Молчи. Не реагируй», – снова и снова повторяла я себе, не позволяя гневу вырваться наружу. Что бы не случилось в этих стенах, демонстрировать уязвлённое самолюбие и тягу к жизни было нельзя. Цепные псы всегда не прочь подкрепиться чужими болью и страданиями, а я утолять их жажду не стану ни за что.
– Довольно, – ледяным тоном