Сказки тысячи ночей. Эмили Джонстон
молитвы на семейном наречии. Моя мать стояла на коленях подле нее, но молчала. Лицо ее было заплаканным, и я знала, что она не будет молиться за меня, пока не сможет вложить в свои молитвы лишь гнев и надежду. Слезные молитвы предназначались для умерших – как когда мы молились за брата моей сестры, которого унес потоп, и за детей, которых потеряла моя мать. Мать моей сестры делала узелки из черной нити и выкладывала их на пурпурный шелк, чтобы придать законченный вид алтарю. Я надеялась, они не забудут, что сестре нужно новое платье. Не стоит им посвящать этому алтарю всю свою жизнь.
– Госпожа, – окликнула меня одна из служанок, и я открыла глаза.
– На мне вчера была пурпурная дишдаша, – сказала я. Слова вырвались сами собой. Это были первые мои слова за много часов. Служанки встрепенулись, но тут же совладали с собой.
– Да, госпожа, – ответила девушка, которая принесла мне завтрак.
– Я бы хотела получить ее назад, – сказала я. – Мы сшили ее вместе с сестрой, и мне бы не хотелось, чтобы ее уничтожили.
– Конечно, госпожа, – ответила она.
Я не привыкла сидеть без дела, поэтому день тянулся бесконечно долго. В моих покоях не было никакого рукоделия, а служанка, сидевшая со мной, молчала. Я кое-как перетерпела утро, потом пообедала печеными перцами, а с наступлением вечера меня вновь повели в купальню. Служанки умыли меня, распустили и расчесали мне волосы, втирая в них благовония. Меня снова облачили в шелка на столь тонких завязках, что я в любой момент могла остаться обнаженной, и отвели в мои покои.
Ло-Мелхиин, как и накануне, вошел и сразу сел, на этот раз на постель.
– Ты все еще не боишься меня, – отметил он.
– Мне все еще нечего бояться, – ответила я.
– Расскажи мне еще о своей сестре, – сказал он тогда. – Раз ты готова умереть за нее, должно быть, о ней есть что рассказать.
– Так и есть, – сказала я. – Мы вместе сшили платье, такое прекрасное, что сам король обманулся, выбрав синицу вместо журавля.
– Этого платья ей больше не видать, – сказал Ло-Мелхиин. – Если я пожелаю, его уничтожат. Я знаю, что ты просила вернуть его.
– Моя сестра сошьет себе другие платья, – сказала я. – Наш отец любит ее мать и привозит ей лучшие шелка. Мать ее не глупа, чтобы тратить их на себя, и она обучила мою сестру шить платья и покрывала, такие прекрасные, что, когда она идет на базар, никто не может отвести от нее глаз. Теперь она будет шить, вкладывая в стежки свои собственные секреты, и они станут еще могущественнее, потому что ей не придется делить их ни с кем, даже со мной.
– Быть может, я увижу ее на базаре и нарушу закон, – сказал Ло-Мелхиин.
– Не нарушишь, – возразила я. Я не боялась его, поэтому мне легко было говорить ему правду. – Купцы нужны тебе. Если ты нарушишь этот закон, они станут думать, какие еще законы ты готов обойти.
Ло-Мелхиин улыбнулся хищной улыбкой льва и вновь потянулся к моим рукам. Я снова не стала препятствовать ему, хотя на этот раз его пальцы