21 день. Anastasia Khorus
лимит передвижения. Пытаюсь выпрямить руки вперед, но грёбанная цепь тянется и сдавливает шею. Господи, в какое же дерьмо я попал!
Щелчок. Я его слышу, или мне показалось? Замираю на месте, боясь сдвинуться. Прислушиваюсь. Это что, шаги? и голоса? Меня пробирает озноб с головы до пят. Наверное, я впервые в жизни так боюсь, что у меня аж коленки трясутся. Сейчас может произойти, что угодно!
Звон ключей, отпирающий двери. Щелчок, прорезавший темноту. Петли открываемой двери противно скрипнули. Густой мрак комнаты озарился тусклым светом, исходившим из прохода. Я зажмурился и резко отвернулся.
И в тот самый момент, когда я решил вновь разлепить глаза в душной каморке зажигается собственный свет. Я инстинктивно закрываюсь руками. Кожей ощущаю легкое дуновение свежего воздуха и тотчас я жадно раскрываю рот, чтобы вдохнуть. Дышу! Дышу, не переставая. Не могу насытиться! Ещё! Дайте ещё воздуха!
И внезапно в моей голове вспыхивает поговорка, которую так часто любила повторять бабушка: «перед смертью не надышишься!»
Я с ужасом замираю с приоткрытым ртом. Чуть приопускаю одеревеневшие руки со своего лица и вижу их – моих двух палачей в женском обличье.
2 Капкан
Мы стоим, глядя на друг друга, наверное, минуту. Это напоминает долгожданную встречу, когда вроде как с нетерпением ожидаешь приезда дальнего родственника или друга, с которым общался по переписке, а встретив в живую ты просто не знаешь, что сказать и стоишь в ступоре.
Я дёргаю зрачками, переводя взгляд на вторую женщину, ту, чьего лица я не помнил. Странное дело. Даже сейчас, глядя на неё, я не могу понять, что с ней не так: невысокая, но её фигура, облаченная в джинсовый комбинезон, какая-то… неправильная что ли? Плоская, не в том смысле, в котором это обычно употребляется, но нет отчетливой талии, из-за этого её тело кажется бесформенным. Руки неестественно длинные; плечи слишком широкие для женщины. Темно-каштановые волосы зачесаны назад, лишь одна скудная тоненькая прядка маячит перед вытянутым лицом с широкими скулами и тонкими щеками. Губы тонкие, как одна сплошная полоска, плотно сжатые, уголки которых неизменно тянутся вниз. Глаза глубоко посажены, раскосые, в прищуре.
Женщина глядит на меня ледяным равнодушным взглядом, но я ощущаю дичайший дискомфорт под напором этих черных глаз. Хочется свернуться наизнанку, закрыться всем, что попадется под руку и тереть без конца свои плечи, избавляясь от фантомных копошащихся личинок.
Если я закрою глаза, я вновь забуду черты лица – лишь отдаленно припомню, что у неё восточная национальность.
– Надо же, Алма, какой он тихий! Не орет, не визжит, не матерится! – громко произносит Рената, прорезав эту гнетущую тишину. – Даже не слышали сверху!
Алма. Татарка? Или бурятка? Да и важно ли это сейчас мне? Наверное, если бы Рената не дала понять, что она находится здесь, я бы и забыл о её присутствии. Она теряется на фоне Алмы.
Я перевел взгляд на Ренату, осторожно, дабы не спровоцировать. Молчал – я никак не могу комментировать её слова. Рената выглядела