На дне большого котла. Дин Гэпли
переспросил Ривальбен. – Это какие же?
– Разные, – уклончиво отвечал старшина лазарета. – Ядом и утренний чай может стать, если с дозировкой переборщить. Отравление – дело концентрации, знаете ли.
– Пойдёмте, глянем на ваш ледник, – предложил Следопыт. – И прихватите тех, кто осматривал Сордо, когда его нашли на кухне. У нас к ним тоже, – веско добавил он, – есть вопросы.
– У вас? – фыркнул главный лекарь. – Но дозволительно ли вам, сударь, задавать эти вопросы нам и здесь, учитывая, что вы…
– А, мы же с вами ещё не знакомы, – остановил его Следопыт. – Ваш батюшка Понто Остролист, знаменитый травник, держал лавку в Северине, не так ли?
Робин удивлённо кивнул.
– Имел честь быть с ним знакомым, – поклонился Следопыт, – и даже давал кое-какие пояснения, когда он в молодости забрёл в Дозорные Холмы поучиться методам растворения и экстрагирования. Имени Ривальбен он при вас ни разу не упоминал?
Начальник лазарета подпрыгнул, согнулся в глубочайшем поклоне и произнёс:
– Я провожу.
17
Лазарет
Ледник внутри Башни перестраивался не единожды – по мере роста населения, которое пришлось бы неизбежно кормить, попади город в глухую осаду. И поскольку площадь земли на вершине Горы оставалась неизменной, а рыть глубже под фундаментом мог лишь тот, кто желал опрокинуть себе на голову всю Башню, бранкам пришлось изворачиваться. Так лёд пополз из подвалов наверх.
Сейчас для нужд Зала Приправ, как было известно Бодо, использовалось всего три уровня со льдом. С нижнего, изначального, к поварам поднимали мясо и колбасы, мороженую рыбу и птицу, фарши и потроха. На средний, некогда слегка потеснивший темницы и кочегарку, по мере роста запасов переехали зерно, вино и уксус. На верхнем, находившимся вровень с кухонными помещениями, было очень удобно хранить под рукой творог, куски масла, сырные головы, яйца в корзинах и ещё много чего. А поскольку подъёмник для провизии ходил только от кухни до нижних подвалов, Бодо и не подозревал, что выше тоже есть ледники.
Выдав бранкам и двум приунывшим лекарям, которых уже допрашивали сегодня в темницах, по тёплому плащу и фонарю, Робин Остролист зажёг другой фонарь, побольше, и привёл всю компанию к массивной двери. Откашлявшись, он продемонстрировал всем собственное запястье с затейливым браслетом, на котором тихо звякнули небольшие бронзовые ключи.
– От сундука с историями болезней. От личной шкатулки. От ледника, – перечислил он. – А больше запирать тут и нечего!
Не дождавшись комментариев, начальник лазарета хотел было использовать третий ключ, но Ривальбен его остановил.
Один из Следопытов, затеплив свечу-камышинку13 от ближайшего светильника, наклонился к замковой пластине, украшенной серебряным гербом Майла, осторожно сдвинул её пальцем и ощупал скважину. Наклонившись, он изучал что-то добрую минуту и даже, как показалось Бодо, понюхал. Потом так же дотошно осмотрел бородку ключа, пол перед дверью
В описываемые времена вместо сальных свечей, не самых дешёвых в производстве, повсеместно использовались свечи из сердцевины камыша. Камыш собирали в конце лета или начале осени, очищали от кожицы, оставляя одну полоску, на которой сердцевина и держалась, сушили, а затем окунали несколько раз в горячий животный жир. Добротная камышинка горела по 20–30 минут на каждый фут длины, если устанавливалась в деревянный или кованный поставец под «правильным» углом в 45 градусов, и давала ровный жёлтый свет.