Золушки из трактира на площади. Лесса Каури
ий дворец из черного камня, с влажно блестящими крышами и повисшими стягами на многочисленных башнях, казался намокшей хищной птицей, усевшейся на вершине горы над Тикрейским проливом.
На площадь Мастеровых выходили четыре улицы – Кузнечная, Гончарная, Каменная и Прачечная. Дома здесь выглядели не так значительно, как в соседнем – Торговом – квартале, но сработаны были добротно и стояли десятилетия, заботливо подновляемые хозяевами. После Большого пожара, случившегося семьдесят лет назад и пожравшего около двух третей городских зданий, улицы вымостили заново, используя больше камень, чем дерево. С тех пор одно- и двухэтажные домики отличались лишь цветом фасадов и крыш да количеством горшков с цветами, которые во все времена так любили домохозяйки. Улицы квартала хвастались друг перед другом палатами гильдий, на которые, казалось, ушло больше камня и вазонов с растениями, чем на остальные дома. Две палаты – каменщиков и прачек – смотрели фасадами на площадь, а между ними расположился маленький домик цвета темной охры, с углами, поросшими мхом, и крышей, на которой устраивали свидания местные кошки, привлеченные запахом съестного. Семья, купившая сгоревшую во время Большого пожара мастерскую, перестроила ее под трактир, с тех пор не закрывавший двери для посетителей в любую подгоду. Гостей здесь всегда ждала горячая похлебка с ломтем вкуснейшего хлеба, свежие сыры, перепела на вертеле, уложенные в гнездышки из ароматной зелени и посыпанные кунжутом, холодное пиво или теплый морс из лесных ягод с медом, пользующийся особенным спросом в эти ветреные дни. Нынешняя хозяйка трактира, Матушка Бруни, всегда лично проверяла качество продуктов, как когда-то делала ее мать, а до нее – бабка-основательница семейного дела. За некоторыми Матушка сама ходила на рынок в сопровождении двух верных служанок, сестер Гретель, которых за глаза прозвали Гренадершами за внушительный рост и косую сажень в плечах.
В этот момент Бруни, тоскливо поглядывая в залитое потоками воды окно, выслушивала недовольный монолог повара. Пип, или, как ласково называла его Бруни, Пиппо, приходился двоюродным братом ее покойной матушке. Этот невысокий, круглый и абсолютно лысый толстяк отличался неуемной энергией, кипящей кулинарной фантазией и резкими перепадами настроения, напрямую зависевшими от погодных условий. Он не представлял жизни без солнца и впадал в уныние в его отсутствие. Нынешнее совместное уныние повара и погоды длилось уже без малого две недели и, наконец, вылилось в истерику толстяка по поводу сорта муки для выпекания его знаменитых на всю столицу соленых булочек. Слова лились бесконечным потоком, как косые струи дождя, что барабанили в окна, шумели в водостоке и стучали по крыше.
– Брунгильда! – сердито вопросил Пип, и Бруни вздрогнула – она терпеть не могла, когда ее называли полным именем. – Ты меня совсем не слушаешь!
– Я слушаю, – вздохнула она. – Давай подождем, пока немного распогодится? Я схожу к мельнику Розену и попрошу заменить партию.
Мелодично звякнул колокольчик. Дождь шагнул в открывшуюся дверь вместе с одним из постоянных посетителей. Последний, стянув с головы широкополую мятую шляпу, аккуратно встряхнул ее за порогом.
– Возвращайся на кухню, Пиппо, – ласково попросила Бруни, погладив повара по плечу, и поспешила навстречу вошедшему.
– Добрых улыбок, господин Турмалин, и теплых объятий! – радостно приветствовала она гостя – высокого сутулого старика, зябко кутавшегося в поношенный плащ. – Как ваше здоровье?
– Спасибо, дорогая, – усмехнулся тот, взяв ее под руку, – твоими молитвами и горячими обедами, что присылала мне с Ровенной, еще жив!
– Зря вы вышли на улицу, – посетовала Матушка, провожая господина к его постоянному месту – угловому столику, наполовину скрытому массивным буфетом, в котором хранились винные бокалы и столовые приборы. – Похолодало, а у вас наверняка не прошел кашель!
– Опостылело сидеть дома, – признался старик, с явным удовольствием усаживаясь на скамью, заваленную подушками разного размера. – Смотришь целый день то в окно, то в стену, из всех развлечений – визит целителя, который ничего не смыслит в медицине, да твои восхитительные лакомства. Давай я лучше здесь поболею!
Бруни с затаенной тревогой всматривалась в осунувшееся лицо, отмечая запавшие щеки, бледность и влажную испарину на лбу, круги под глазами, но ничего говорить не стала. Махнула Виеленне – сестре Ровенны, – и та, без слов понимающая хозяйку, тут же принесла поднос с кружкой дымящегося морса, плошкой меда и тарелкой только что испеченных булок.
– Доброго дня, господин, это вам для затравки! – приветливо улыбнувшись, пояснила служанка. – Сегодня в обеденном меню зеленые щи, куриные колбаски с жареным картофелем или рыбный пирог. Чего желаете?
Старик оживленно потер ладони.
Оставив их разбираться с заказом, Бруни отошла за трактирную стойку и принялась протирать бокалы, поглядывая в сторону посетителя. Григо Турмалин приходил сюда уже несколько лет. Появился однажды на пороге, будто возник из ниоткуда, – высокий, полный сил мужчина с глазами редкого золотисто-карего цвета, и громогласно вопросил:
– А ну-ка, красавица, подскажи мне,