Лютовой. Валентина Георгиевна Панина
Быстро собравшись, уже на третий день после возвращения Лютовоя домой, обоз выехал со двора. Вместе с дружиной ехали в полюдье конюхи, ездовые с обозами, кашевары. На их пути во всех поселениях приготовлены становища с запасами пищи и фуража, где были бы обогреваемые братчины, конюшни, амбары для дани, сеновалы, пекарни, кузни, бани. Полюдье посещало из года в год одни и те же становища, куда заранее свозились и собирались из отдалённых селищ подушная дань, меха, зерно, мёд, воск, убоина. Первый снег выпал с полмесяца назад, в середине листопада, и близкая Макошина Неделя знаменовала конец осени и начало долгой зимы. Князь планировал к вечеру добежать до Мелентьевского поселения, где всегда хранилась собранная дань, там он с дружиной останавливался во время полюдья. Нынче там брать было уже нечего, тати забрали всю дань, но он хотел своими глазами увидеть, какой разор нанесён поселению и становищу, и посчитать убытки от этого набега.
Северный ветер без устали тащил тучи во много слоёв. Верхние устало тянулись, как караваны, выбившиеся из сил на многодневном пути. Нижние, грязно-серые, лохматые, спешили изо всей мочи, подгоняемые ветром, меняя очертания каждый миг. Они сливались, разрывались, падали ниже и ниже, не сокращая буйного бега, освобождались от лишней тяжести снежной метелью. Обоз медленно продвигался вперёд, из-за метели почти не видно было дороги. Князь сидел в санях укрытый медвежьей шкурой, весь засыпанный снегом. Коням дали свободу, они сами выбирали дорогу. К вечеру добрались до Мелентьевского поселения, сожжённого ватажниками. Братчина была уже отстроена. Их встретил старейшина Мелентай, низко кланяясь, отворил ворота, восстановленные после пожара, обозы въехали, пока кмети спешивались, да вытаскивали князя из-под снега, Мелентай закрыл ворота и подошёл.
– Здрав будь, княже! Пожалуй, в братчину. Я, как увидел издалека обоз едет, дык сразу послал топить бани. Покуда в бане погреетесь, бабы столы накроют, поснедаем, поговорим.
– И тебе поздорову, Мелентай! – ответил князь, кряхтя, выбираясь с помощью кметей из-под шкуры, занесённой снегом. Воевода взял шкуру, встряхнул несколько раз и понёс её в избу. Следом за ним вошёл князь, потопал у порога ногами, сбивая с сапог снег, скинул красную шубу, подбитую соболями, поправил кафтан, вышитый красным узором, потрогал пояс в серебряных бляшках, меч, стоящий как годовая дань, прошёл в передний угол и сел на лавку. В избе уже стояли столы, накрытые вышитыми скатертями. Девки сновали вокруг стола, расставляя снедь, принесённую из уцелевших или уже заново отстроенных домов.
Дверь открылась и вошла высокая стройная молодая женщина лет двадцати пяти. Буяр, увидев её, так и застыл на месте в руках со шкурой, забыв, что собирался сделать. Брови у него поползли вверх и застыли в крутом изломе. Стоящая перед ним женщина улыбалась ему, охотно показывая белые ровные зубы. Синие глаза в тёмных опахалах ресниц оттеняли белизну кожи. Толстенная темно-русая коса, перевитая тремя цветными лентами, через плечо, спускалась по высокой, обтянутой белой кофтой груди, доходила