Кекс с изюмом, или Тайна Проклятого дома. Ая Ветова
вы шутник, нисс Слоувей! – воскликнул он и погрозил детективу тем же пальцем, который перед этим столь настойчиво тянул вверх. – А если серьезно, мир не ограничивается Груембьерром, и указание спустили из столицы. Говорят сам министр Сла…
– Одну секундочку, нисс Дрэггонс! – перебил мэра седоусый детектив.
Он встал и направился к двери. Лисси едва успела отпрянуть в сторону от щелки. Она была готова вернуться на свой наблюдательный пост, как вдруг дверь с громким стуком захлопнулась у Лисси под самым носом.
Лисси обиженно посмотрела на дверь, потом на секретаря, который снова оторвал голову от бумаг.
– Ой, у меня же к вам дело! – радостно вскинувшись, сообщила Лисси секретарю, и тот побледнел.
Но неумолимая, как само возмездие, Лисси уже надвигалась на него, и в ее улыбке секретарь увидел свою неотвратимую гибель.
ГЛАВА 6, в которой еще раз подтверждается простая истина, что женщина молода до тех пор, пока ее любят
– Ну что же, Кексик, вот и молодость ушла, – произнесла Уинтер Салмер, графиня Телборн, глядя на свое отражение.
Высокое зеркало в резной раме отражало невероятно хрупкую даму неопределенного возраста с бледным лицом, тонкими лучиками морщинок и Кексика. Кексик смотрел на хозяйку умненькими бусинками глаз. Правду сказать, песик тоже был не особо молод. Почти полтора десятка лет – немалый возраст для собаки. Графиня где-то слышала, что один собачий год равен семи человеческим. Осознав, что Кексик практически столетний старец, графиня почти устыдилась своих недавних слов, наклонилась и почесала пса за ухом.
– Все уходит и все уходят, – вздохнула она. – Только ты по-прежнему рядом. Хороший пес, хороший.
Кексик согласно засопел и застучал метелкой хвоста. Для столетнего старца он был необычайно подвижен. Ухоженная шелковистая шерстка блестела, мелкие зубки поражали белизной, а в круглых глазках сверкали искорки озорства.
Графиня улыбнулась маленькому другу, звонко чмокнула его в нос, выпрямилась и подошла к окну. Вид, открывшийся ее взору, был великолепен.
Солнечные лучи золотили траву на лужайке и фигуры парковых кустов, отчего те по цвету напоминали желто-зеленые леденцы, которые Уинтер обожала в детстве. Светлые, почти прозрачные, они, казалось, мягко светились изнутри, даря ощущение радости и предвкушения чуда, только при одном взгляде на них во рту разливалась мятная терпкость. Уинтер улыбнулась сладким воспоминаниям, но даже они так и не смогли разогнать ее муторно-тоскливое настроение. А когда взгляд споткнулся о парковую дорожку, графиня поморщилась и вовсе от окна отошла. Смотреть на дороги, тропинки, аллеи она не любила.
Слишком многие ушли от нее, слишком многим смотрела она вслед, буравя умоляющим взглядом удаляющуюся спину. Но ни один из ушедших ее безмолвным мольбам не внял. Даже не оглянулся.
Мать Уинтер умерла рано, она почти ее не помнила, но процессию, провожающую мать в последний путь, запомнила хорошо. Девочка была тогда мала, больна, и ее на похороны