Веснадцать.

      Представляю себя на Вашем нагретом месте.

      Это несложно. Я тоже слегка публична.

      Когда ко мне у поклонников что-то есть, я

      уже научилась отлавливать их с поличным.

      Загораются щеки, как шапка горит на воре,

      губы ни целовать, ни сказать ничего не могут,

      поэтому их закусывают при разговоре

      с Вами, пьянящим, будто коньячный мокко.

      Банным листом прилепившись на общей фото

      с Вами, ее отделают под икону.

      Поцелуи с другими у них вызывают рвоту,

      Вы остаетесь непройденным Рубиконом,

      книгой, в которой выдрана по-большому

      глава в середине, попробуй-ка догадайся,

      «что-где-когда»… И поздно хлестать боржоми,

      если уж почки давным-давно в унитазе.

      Дарят нам рукописи, зовут в дорогие кофе –

      хаусы, шопы, пати, свои концерты.

      На большинство мне откровенно пофиг.

      Да и я, вероятно, не стою для Вас ни цента.

      Но главный их фэйл – Вас чествовать как кумира…

      Если б Вы, скажем, стали персоной века

      и обросли фанатами на полмира –

      я продолжала бы видеть в Вас

      Человека.

      Черно-белым кино промелькала и кончилась жизнь,

      затаила дыхание, чтобы обратно начаться;

      в артобстреле событий,

      под криком гортанным «Ложись!»

      я лежу – пыльнокнижный,

      такой грибоедовский Чацкий,

      заключивший в себе отголосок еврейских кровей

      с рыжиной, что мне Богом дана и меня не покинет,

      Окуджавой воспетый в балладе слепой муравей,

      создающий себе каждый месяц по новой богине.

      Посчастливилось мне,

      что с нуля создавать не пришлось

      в этот раз, что расставил над «i» все значки диакритик.

      Нет, Пизанскою башней земная не рухнула ось,

      тут скорей Минотавр заблудился в своем лабиринте

      и не может пойти покурить бабье лето взатяг,

      в ариадниной нити нестриженым путаясь ногтем.

      Имя мне – Легион, опустивший алеющий стяг,

      лаконично-спартански бросающий мне: «Мы уходим».

      Я лежу. Надо мной – Ваше небо в заплатках из звёзд,

      коих больше, чем собственно

      мной принесённых в подоле.

      Побросав пепелища ветрами расхристанных гнёзд,

      птеродактиль и птерохорей, птероямб

      и еще птеродольник

      к неразбавленной боли слетелись на эту меня,

      поселились в моем животе невегетарианском

      вместо бабочек, дохнущих максимум через два дня.

      Поздравляйте меня… Я… опять потерпела фиаско?

      Это двадцать пять лет по карманам распиханы нам,

      разорвутся карманы по швам, и никто не зашьёт их.

      На деревья из щедрых небес просыпается хна,

      на меня – седина, вот и весь мой заслуженный отдых.

      Все, чего я боюсь – это гостьи по имени «смерть»,

      заступившей порог тем, кого я считаю родными…

      И