Влюбиться в Снегурочку. Наталья Шагаева
усиливается, хочется скорее попасть на воздух и подышать.
– Полина! – поторапливаю дочь.
– Агния Александровна плачет, – грустно сообщает мне дочь. – Ты ее обидел, а она хорошая. А Кирюша плохой, он и раньше обзывался…
– Я не обижал твою воспитательницу. Я сказал по делу.
– А почему она плачет? – с претензией спрашивает Поля и снимает сандалии.
– Я не знаю. Видимо, впечатлительная, – устало тру лицо руками. – Одевайся немного быстрее. Давай поговорим в машине.
– Нет, ты сам говорил: если обидел – нужно извиниться.
– Правильно, но я не обижал.
– Обижал, она плачет! – упрямо повторяет дочь.
Вздыхаю. Женщины! С детства нелогичны. И ведь Поля манипулирует моими же словами.
– Хорошо, – раздраженно кидаю я и прохожу в игровую, где на маленьком стульчике сидит девушка и плачет, размазывая тушь по глазам какой-то сухой салфеткой. Она настолько глубоко в своей обиде, что не видит меня. Пытается быть тише, кусая губы, которые уже становятся красными от ее зубок. Маленькая, хрупкая, содрогается и комкает строгое черное платье с белым воротничком, как у школьницы. На ногах балетки и плотные колготки, на голове пучок. Похожа на первокурсницу. Кто ей доверил воспитывать детей? Она сама ребенок. В данный момент очень обиженный ребенок.
С минуту рассматриваю девушку, сжимаю переносицу. Пытаюсь утихомирить боль, которая давит на глаза. Женщины сегодня решили меня доконать.
– Почему вы плачете? Не так я был груб, как вы рыдаете.
Девушка замолкает, замирает, с минуту просто смотрит в пол, а потом поднимает на меня заплаканные глаза, распахивая их в удивлении. На секунды меня сносит от ее голубого, кристально чистого взгляда. Нереальные глаза, словно не настоящие. Голубые, с синей радужкой, слезы делают их хрустальными. Не может быть таких глаз. Это явно линзы. Опускаю взгляд на ее искусанные губы, и в голове возникает ненормальная мысль. Я хочу знать, какие они на вкус. Попробовать их вот такие искусанные, покрасневшие, немного припухшие и соленые от слез. Сумасшествие какое-то. Я явно сегодня не в себе.
– Что вы сказали? – переспрашивает девушка, быстро моргая. Ресницы у нее длинные, с мелкими капельками слез. Завораживают. Черт! Хочется врезать себе, чтобы прийти в норму. Смирнов, она младше тебя лет на шестнадцать. Очнись!
– Я говорю, не стоит так близко воспринимать мои слова.
– При чем здесь вы? Я не из-за вас плачу! – девушка ведет плечами, словно пытается сбросить с себя мой взгляд.
– В чем тогда трагедия? – мне должно быть плевать, но я почему-то задаю этот вопрос.
– Это личное, – она встает со стула, разглаживает юбку, идет к своему столу, вынимает из ящика влажные салфетки, утирая слезы, смотрясь в зеркальные дверцы шкафа.
– Ну и отлично, – выдаю я. – Хорошего вам вечера, – выдыхаю и выхожу к уже одетой Полине.
– Ты извинился? – прищуривается дочь.
– Да, – беру ее за руку и веду на выход.
– Агния