Полночь в Риме. Виолетта Рей
готовился вот-вот сдаться ночи. Но в Риме даже полумрак не выглядел угрожающим: здесь тьма всегда была мягкой, полупрозрачной и пропитанной историей, как старая книга, которую держат, привыкши, бережно и с любовью.
Я была в этом городе всего несколько дней, но уже успела полюбить его запутанные улочки, говорливые площади, бесчисленные соборы и ту особую атмосферу, которую не спутаешь ни с одним другим местом в мире. Я приехала из России по учебной программе: университет отправил меня на короткую стажировку, чтобы я писала статьи об итальянском искусстве для молодёжного арт-журнала. В глубине души я чувствовала, что это не просто командировка, а некий тайный зов – быть может, это был зов самого города, где каждый уголок пронизан творчеством и страстью.
Ночь незаметно надвигалась на Рим, укутывала тесные переулки крохотными тенями, а вместе с нею во мне просыпалось нечто странное: лёгкая тревога, смешанная с предвкушением. Будто я ожидала встречи, о которой сама ещё не знала. Я поднялась со ступеней, огляделась: несколько пар туристов бродили по площади, кидали монетки в фонтан и тут же смеялись – уж они-то верили, что вернутся сюда вновь. Может быть, и я совершу этот таинственный обряд, подумается потом. Но пока мне хотелось идти вперёд, в глубину ночи.
Я надела свой лёгкий шарф и пошла по тёмной улочке. Каменные стены домов поднимались высоко, и полоска неба над головой была узкой, словно щель. Сквозь эту щель мне виднелись жёлтые звёзды. Я думала о том, какой же простор открывается над этим городом, и в то же время какой он тесный в своих закоулках, – парадокс Рима, в котором чувствуешь себя одновременно и скованным, и безгранично свободным.
На одном из перекрёстков я увидела вывеску небольшой галереи. Свет в окне ещё горел, а под вывеской стоял высокий мужчина, куривший тонкую сигарету. Когда я проходила мимо, он повернул голову в мою сторону. В тот миг мне почудилось, будто время слегка исказилось: его глаза – тёмно-карие, почти чёрные – смотрели на меня внимательно, почти пронзительно. Он был в простой чёрной рубашке с закатанными рукавами, а на шее у него висел фотоаппарат.
– Привет, я Марко. Я фотограф. Как раз делал небольшую выставку здесь, в галерее, – он кивнул на дверь позади себя. – Ты интересуешься искусством?– Извини, ты говоришь по-английски? – произнёс он хрипловатым голосом. – Да, немного, – ответила я, чуть замешкавшись. – И по-итальянски могу чуть-чуть.
– Меня зовут Катерина. Я студентка, пишу о живописи и архитектуре. Приехала из Москвы.Сердце моё забилось быстрее. Мне отчего-то стало тепло, хотя воздух вокруг был прохладным. Может, так действует не ночной воздух, а неожиданная встреча? Я кивнула и представилась:
Он улыбнулся и сделал жест, приглашая меня войти. «Почему нет?» – подумала я, хотя обычно бываю осторожной. Но в этой улыбке, в его спокойном, почти задумчивом взгляде не было и тени угрозы. Я вошла в галерею, оглядела небольшое пространство, освещённое тусклыми лампочками. На стенах висели фотографии Рима: от «открыточных» видов Колизея и Пантеона до каких-то удивительных деталей – бликов на старых воротах, теней от фонарей, оседающих на мостовую.
– Да, это часть моего проекта «Notturno»: я снимаю Рим ночью, когда он сбрасывает с себя туристический лоск и остаётся с самим собой. Трудно объяснить словами, но знаешь, у города есть душа. Днём Рим вежлив, играет на публику, как доброжелательный хозяин. А ночью он становится совсем другим.– Это всё твоё? – спросила я, приблизившись к одной из фотографий: уходящая в перспективу мостовая, пустынная и одинокая. На снимке был неуловимый отблеск подсветки, и казалось, что улица живёт самостоятельной жизнью, никого не пуская к себе.
Слушая его, я чувствовала, как во мне отзываются эти слова. Я сама ощущала загадочность ночного Рима, но не умела выразить это так чётко, как он. Словно я сама была лишь странницей, а он – хранителем этих тёмных улиц.
– Если хочешь, я могу показать тебе город так, как его вижу я, – внезапно предложил он. – Сегодня ночью.
У меня внутри сразу зашевелилось сомнение: «Это же опасно, ты не знаешь человека!», но в глубине души я уже соглашалась. Была в нём какая-то надёжность или, может, особый магнетизм, который не давал сказать «нет». Чувство тревоги боролось с порывом любопытства, но любопытство победило.
– Хорошо, – сказала я негромко.
Мы вышли из галереи. Марко закрыл дверь на ключ и улыбнулся. В свете уличного фонаря я заметила, что его волосы слегка вьются, а на правой руке у него незаметные пятна краски – видимо, он не только фотограф, но и художник. В этот момент я вдруг остро почувствовала, что нахожусь в какой-то новой реальности, не той, где я осторожная студентка. Всё это походило на сон, но я знала – я бодрствую.
Мы зашагали вместе по узкой улочке. Шаги наши отдавались эхом. Марко показывал мне необычные детали, которые сам замечал: ветхий балкон с провисшим бельём, шорох листвы над старой оградой, пролетающую тень кошки. Он объяснял, что ночью Рим разговаривает на своём языке – языке шелестов, звуков воды, едва уловимых переливов света.
– Для хорошего снимка нужно ощущать то, что скрыто за видимостью, – сказал он. – Мы смотрим на фонтан, и видим струи воды,