Сказки бурого болота. Часть 3. Сумеречное зрение. Светлана Ненашева
артритные кости. А потом, также вдвоем позавтракав простой и сытной пищей, шли открывать аптеку.
Фобос укладывался на старую волчью шкуру у самых дверей, доктор вставал за прилавок. Как правило, с самого утра у входа уже собиралась толпа. Больных и страждущих в большом городе всегда много, и сидеть без работы врачу не приходилось. Среди его пациентов были люди разного достатка и сословий, и для каждого из них он применял все свои обширные знания и опыт одинаково усердно. Он мог месяцами выхаживать и кормить нищего калеку, от которого не видел даже самой мелкой монетки, а мог пользовать за баснословные деньги герцога и прочую городскую знать. Слава о чуде-враче шла далеко впереди. И очереди перед темными дубовыми дверями старинного особняка не исчезали. Уже совсем старенький ассистент Габриэль со своей сварливой женой Бригиттой – вот и весь его штат. До недавнего времени в лаборатории трудился еще один человек, который лежал теперь в самой светлой, теплой и богато обставленной комнате наверху. Это была его красавица дочь Гертруда. Она умирала. Судьба вообще никогда не щадила Элайю. Все, что он имел, и материальные блага, и бесценные знания, доставались ему тяжко. Главным же сокровищем и наградой он считал дочь.
Тридцать лет назад промозглой осенней ночью в этот особняк, принадлежащий его дяде Жозефу, он принес тихо пищавший сверток с младенцем. Открывшая ему дверь молоденькая тогда Бригитта никак не впускала бродяжку в дом. На ее зычный голос вышел сам хозяин. Стоящий под ледяной колючей крупой незнакомец свободной рукой откинул капюшон, и на старого доктора глянули такие же внимательные темные глаза, как у него самого. Живой сверток незнакомец протянул смилостивившейся под строгим взором хозяина служанке, а сам кинулся к еле тлеющим углям камина и протянул к теплу посиневшие руки.
Подошедший хозяин разворошил угольки кочергой и, подбросив пару поленьев из стоявшей рядом корзины, сел в большое удобное кресло. Теперь, при более ярком свете, он разглядывал гостя. Высокий, худой, темноволосый, с тонкими правильными чертами . Отросшая щетина и давно не стриженная голова оттеняли очень бледное, изможденное лицо. Растрескавшиеся и покрытые болячками губы отливали синевой, он сильно дрожал. В прогретом помещении от мокрого плаща повалил пар. Спустившийся вниз ассистент доктора по его безмолвному повелению склонился над гостем принять верхнюю одежду, которую развесил тут же на стуле для просушки. Затем принес кружку горячего вина с корицей, медом и имбирем. Зубы незнакомца клацали о глиняные края, но синева постепенно покидала лицо, сменяясь красными лихорадочными пятнами. Выпив вино, гость заметно захмелел, глаза его заблестели, не столько от алкоголя, сколько от слез. Упав на колени перед доктором, он сложил руки на груди и заговорил.
– Меня зовут Элайя. Я сын вашего двоюродного брата, доктора Леона Скалигера из Грийсфвальда. Я шел из Персии и Индии, где учился медицине, домой. В пути жена моя разрешилась от бремени, но меня рядом не было. Роды начались раньше срока, а женщины, помогавшие ей,